Орсон Скотт Кард - Ксеноцид

– Проучить их!

– Бей свинксов!

– Пали!

– Огонь!

Тишина, словно все замерло. Затишье. Представившаяся возможность.

«Думай, подбирай правильные слова. Придумай что-нибудь, чтобы отвлечь их, вернуть, ведь они ускользают от меня. Они – часть моего тела, часть моей души, но сейчас они отрекаются от меня. Один болезненный спазм – и я потеряю контроль, если он у меня когда-нибудь был, этот контроль. Что я могу сказать в эту краткую секунду всеобщей тишины, что мне сделать, как привести их в чувство?»

Долго, слишком долго. Сомнения Грего чересчур затянулись. В этот краткий миг затишья откуда-то сзади прозвучал голос мальчика, еще совсем ребенка, исполненный детской невинности голосок, который пробудил во всех сердцах жуткий гнев и ненависть, требующих немедленного действия. Ребенок крикнул:

– За Квима и Иисуса Христа!

– Квим и Христос! Квим и Христос!

– Нет! – заорал Грего. – Подождите! Не смейте этого делать!

Они обтекли его жаркой волной, сбили с ног. Он попытался подняться, кто-то наступил ему на руку. Где же табуретка, на которой он стоял?

«Вот она, вцепиться в нее, не позволить им затоптать меня, они затопчут меня насмерть, если я не встану, я должен двигаться вместе с ними, подняться и идти с ними, бежать с ними, иначе они сомнут меня, сотрут в порошок».

Они неслись мимо него, завывая во всю глотку, что-то выкрикивая на бегу. Буйство перекинулось с площади на поросшие травой улицы; то тут, то там загорались небольшие факелы, люди кричали: «Огонь!», «Жги их!», «Квим и Христос!» Подобно потоку лавы, вырывающемуся из квадратного жерла городской площади, толпа текла в сторону леса, замершего в ожидании на возвышающемся неподалеку холме.

– Господи Исусе, что они творят?!

Это была Валентина. Грего стоял на коленях, бессильно навалившись на табурет. Она глядела толпе вслед – «кратер» уже опустел и даже «остыл», люди огненной волной неслись прочь от места, где, собственно, и зародилась эта огненная волна.

– Грего, самоуверенный сукин сын, теперь-то ты видишь, что натворил?!

«Я?»

– Я собирался вести их на Воителя. Я хотел, чтобы справедливость свершилась.

– Идиот, ты же физик! Ты что, никогда не слышал о принципе неопределенности?

– Это квантовая физика. Филотическая физика…

– Физика толпы, Грего. Эти люди никогда тебе не принадлежали. Это ты им отдался. А теперь, использовав тебя, они собираются уничтожить лес, где живут наши лучшие друзья, самые преданные наши сторонники среди пеквениньос. Что нам делать дальше? Это война – война между людьми и пеквениньос, если только последние не обладают в буквальном смысле слова нечеловеческим терпением. И война эта будет на нашей совести.

– Воитель убил Квима.

– Единичное преступление. А ты здесь положил начало массовым зверствам.

– Я ничего такого не делал!

– С тобой говорил епископ Перегрино, тебя предупреждал мэр Ковано. Я лично умоляла тебя. А ты все равно поступил по-своему.

– Вы предупреждали меня о беспорядках, но такое…

– Дурак, это и есть беспорядки. Погромы. Массовая бойня. Избиение младенцев. Мы наконец-то ступили на долгую и ужасную дорогу, ведущую прямиком к ксеноциду.

– Вам не удастся свалить все это на меня одного!

Ее лицо, такое жуткое в падающем сверху лунном свете, в свете, вырывающемся из дверей и окон баров, и голос:

– Я обвиняю тебя только в том, что ты сделал. Ты запалил огонь в жаркий, засушливый, ветреный день, а ведь тебя предупреждали. Вот в чем я тебя обвиняю, и если ты отказываешься признавать последствия собственных поступков, значит ты действительно недостоин человеческого общества, и я искренне надеюсь, что всю оставшуюся жизнь ты проведешь за решеткой.

И она ушла. Куда? Что она собирается делать? Нет, она не может оставить его здесь одного. Это несправедливо – бросать его вот так. Всего несколько мгновений тому назад он чувствовал себя громадным и сильным, внутри билось пять сотен сердец, он ощущал присутствие пяти сотен умов, пятьсот ртов выкрикивали его слова, у него выросла целая тысяча рук и ног. А теперь все это куда-то подевалось, словно его гигантское новое тело умерло. От него осталась дрожащая тень человека, один-единственный маленький червячок души, лишенной той мощной плоти, которой она только что правила. Грего никогда не испытывал такого приступа страха. Они чуть не растоптали его, так торопились убивать…

И все равно они принадлежат ему. Он создал их, сплотил в единую толпу, и пусть даже они не поняли, для чего он их сотворил, их все еще вел гнев, который он в них пробудил, они исполняли план, который он в них вложил. Нет, их цель заключалась в сотворении зла, вот и все, – иначе они сделали бы именно то, чего он от них добивался. Валентина права. Он один ответствен за происшедшее. И все сотворенное ими тяжким грехом падет на его душу, как если бы он сейчас вел их к лесу за изгородью.

Что же ему делать?

Надо остановить их. Снова взять контроль в свои руки. Встать перед ними и умолять, умолять остановиться. Ведь они же нацелились не на тот далекий лес, где росло свихнувшееся дерево-отец по имени Воитель, они собирались жестоко расправиться с пеквениньос, которые были его друзьями, пусть даже он не особо их и любил. Надо остановить толпу, иначе кровь будет на его руках, ее будет вовек не отмыть, не оттереть, печать позора ляжет на него.

Грего побежал – по истоптанной дороге, по улицам города, трава на которых обратилась в прах. Он бежал, пока в боку не закололо. Тяжело дыша, он нырнул в дыру в изгороди, когда-то проделанную совместными усилиями, – где же дезинтефационный барьер, когда он так необходим? Почему его никто не включил?.. Грего бежал и бежал туда, где в небо уже устремился столб пламени.

– Остановитесь! Потушите огонь!

– Жги, жги!

– За Квима и Христа!

– Умрите, свиньи!

– Вон одна, уходит!

– Бей ее!

– Пали!

– Деревья недостаточно сухие – огонь не занимается!

– А, вот, пошло, пошло!

– Рубите дерево!

– Вот еще одна свинья!

– Смотрите, эти сволочи пытаются нападать!

– Разделаем их на кусочки!

– Ну-ка, дай-ка мне косу, тебе, я вижу, она без надобности!

– Давай на кусочки эту свинью!

– За Квима и Христа!

Брызнула фонтаном кровь, ее капли попали Грего прямо на лицо, пока он пробивался к центру бойни, пытаясь остановить их.

«Знал ли я его? Узнал ли я голос этого пеквениньо, прежде чем он обратился в нечленораздельный вопль агонии и смерти? Я ничем не смогу помочь ему, они зарубили его. Ее. Зарубили ее. Жену. Жены всегда стараются держаться в отдалении. Значит, мы почти в центре леса, а этот гигант, должно быть, материнское дерево».

– Вот оно, дерево-убийца, во всяком случае, очень похоже!