Крис Вайц - Мир юных

Выгребаю из ячейки все таблетки.

На боковой полке под грудой мусора нахожу мазь «Бактробан». Сую в карман и возвращаюсь к «Чиките».

Вдруг в просвете между стеллажами замечаю Пифию. Она стоит у стены и плачет.

– Ты поранилась? – спрашивает Умник. В руках у него упаковки с батарейками.

– Нет. Просто… испугалась, что вы меня бросите.

– Так Питер же тебя удержал. – Умник в недоумении.

– А если бы не удержал? – всхлипывает Пифия. – Вы бы за мной вернулись?

– Ну… нет. Ты ведь все равно умерла бы. Зачем же и остальным погибать?

– А я бы за тобой вернулась! И за остальными тоже. И вы должны так делать.

– Понятно, – говорит он. Без всякого выражения.

Молодец. Умеет утешить.

Неужели между ними что-то есть? Тогда Умник дал маху.

Я, как обычно, даю себе обещание: признаться Донне в своих чувствах. Скоро.

Наверное, завтра.

Нет. Сегодня. Скажу ей сегодня. Завтра может и не быть. Вот только останусь с ней наедине.

Пойду отнесу Донне с Питером лекарства.

Пока я вожусь с его ухом, Питер скулит и ноет. Ну и неженки эти мальчишки! Зато в кино – крутые дальше некуда. Что бы они запели, если б им пришлось выталкивать из своей задницы арбуз?

Говорят, именно на это похожа боль при родах.

Самой-то мне узнать не придется.

Так, выдавим «Бактробан», потом – особая фишка Донны! – суперклеем присобачим рваные остатки уха к хрящу. Залепим все клейкой лентой, и вуаля! Оригинальная перевязка ручной работы готова. Марта Стюарт со своим домоводством тихо отдыхает.

Джефферсона еще потряхивает после нашего маленького приключения на Юнион-сквер, поэтому за руль он пускает меня. Однако глаз не сводит – типа не сильно верит в мои водительские способности. Умник, Пифия и Питер устраиваются сзади. Когда Умник падает рядом с Пифией, та пулей перескакивает от него подальше, к другому борту. Чудеса прям.

После засады на Юнион я объезжаю Грамерси-парк и Мэдисон-сквер стороной. Эмпайр-стейт-билдинг оставляю слева. Хватит швырять на нас с крыш всякое дерьмо, а уж с сотого этажа, блин, – тем более не надо.

По пути встречаются одиночки. Ведут они себя по-разному. Кто-то ныряет в ближайший дверной проем. Кто-то не успевает и топает дальше по дороге. А парочка нам даже помахали.

Какой-то парень говорит по мобильнику. Тьфу ты, нет! Он просто чокнутый. Раньше все было наоборот. Увидишь, короче, такого кадра, который трепется не пойми с кем, и думаешь – шизанутый, а он на самом деле акции впаривает, а не с пришельцами общается.

Телефоны нынче – все равно что… как это?.. фантомные конечности. Типа тебе что-нибудь ампутировали, а ты чувствуешь. Сколько раз замечала: болтаешь с кем-нибудь, а он опускает голову вниз и начинает пальцами перебирать. Народ мечтает эсэмэситься, проверять почту, лазить в Инете – да что угодно, лишь бы не торчать постоянно в реале. Жалкое зрелище.

Я поглаживаю в кармане закругленный корпус «айфона». Там еще есть немножко заряда.

Мы катим мимо банков и автобусных остановок; мимо невзрачных домишек и больших величественных зданий с резными мраморными дверями и немигающими горгульями. Выглядывает солнце, я врубаю погромче музыку. Нарлз Баркли «Дальше и дальше». Дорога пуста, дует теплый ветерок, и на минуту кажется – мы обычные дети, которые поехали прокатиться на маминой машине.

Все подпевают. Впрочем, нет, Пифия и Умник молчат. Дружно надулись и сидят мрачные. Остальные поют. Вот бы и правда уехать к морю и солнцу – дальше, дальше…

Библиотека на Пятой авеню, между Сороковой и Сорок второй улицами. Рядом с ней башни из стекла и песчаника: огромные антенны – как поднятый средний палец, «фак» всему миру. Деревья перед входом разрослись, и каменные львы типа притаились в листве, ждут, кого бы сожрать.

Странное дело – библиотека хорошо сохранилась. В городе, набитом руинами, дохлой техникой и всяким печальным хламом, она выглядит прям жутко. На ступенях – ни мусора, ни трупов. Флаги Нью-Йорка (имперского штата) и США (самой империи) как ни в чем не бывало болтаются на флагштоках.

Останавливаю «Чикиту».

Джефф . Кто-то должен остаться в машине.

Пифия . Я могу.

Я . Тебе нужно оружие.

Она дергает плечом и лезет к пулемету. Усаживается, скрестив ноги, рядом с ним на крышу кабины.

Я . Ты хоть стрелять-то из него умеешь?

Пифия . А ты?

Джефферсон . Ладно, ближе к делу. Мы ищем журнал «Вестник прикладной вирусологии» за май две тысячи десятого.

Я . Вау, это в котором триста семьдесят две модных летних тенденции?

Джефферсон (после многозначительной паузы – мол, не смешно). Заходим, выясняем, где хранится научная периодика, хватаем журнал, уходим. Каждые полчаса встречаемся здесь, у главного входа. Всем сверить часы.

Будильники, ясень пень, у нас есть. Мой – с «Хелло, Китти».

Джефф заявляет, что надо разбиться на пары. Я намыливаюсь идти с Питером, но Джефф отправляет Питера с Умником, а сам достается мне.

Топаем по каменным ступеням ко входу.

С одной стороны от него сидит на сфинксе толстый бородатый грек. С другой – полуголая дамочка с целлюлитом. Это – как же оно называется? – цоколь? Над самым входом торчат еще какие-то гречанки. Короче, антураж должен намекать, что мы на пороге древнего античного храма.

Хотя, если подумать, так оно и есть. Древний храм.

Под тремя высокими арками – двери; на каждой – висячий замок. Джефферсон мчит назад к пикапу, возвращается с кувалдой. Несколько тяжелых громких ударов – и замок на земле.

Огромный вестибюль отчетливо вздыхает, расправляя легкие. Мы заходим в величественный зал со спертым воздухом.

Кругом белый мрамор. Ненормальная тишина, ненормальная чистота. Ни тебе какашек, ни крови, ни мусора. Хочется назвать это место безмятежным.

Хочется – да не можется. Что-то здесь не так.

Звук наших шагов отражается от сводов и уходит к большой светлой мраморной лестнице.

Почему здесь никого нет? Громадное здание, удобное для обороны, никем не контролируемое, куча книг для растопки… Поднимаемся на следующий этаж, кругом – ни души. Только мы.

Библиотеку облюбовали призраки.

Фигня!

Зажигаем фонари. Они отбрасывают на стены маслянистые тени. Начинает отдавать фильмом ужасов, но так все равно лучше, чем тащиться в темноте.

В пятне света отходим от лестницы и попадаем в длинный широкий коридор с огромными картинами на розоватых, в прожилках, мраморных стенах.

Все росписи – про чтение и письмо. Моисей и Десять заповедей. Монахи с отстойными прическами вручную переписывают книги. Шекспироподобный чувак с кошмарной бороденкой показывает книжную страницу какому-то богачу, а богач такой: «Хм-м» – типа сомневается. Другие персонажи, не такие легендарные. Выпуск газеты двадцатых или тридцатых годов. Девчонки с книжками на лужайке. Тема всех этих художеств, видимо, «Гип-гип-ура! Чтение живо в веках!».