Крис Вайц - Мир юных

Отец часто брал нас с Вашингом на игры бейсбольной команды «Метс». Мы пересаживались с шестой, лексингтонской, линии подземки на седьмую, до Куинса – с зеленой на фиолетовую. И каждый раз выходили на Центральном вокзале, хоть так поездка и получалась в два раза дороже. Мы семенили за папой по залу ожидания и старались не глазеть на толпу – нам, нью-йоркским мальчишкам, не хотелось уподобляться приезжим туристам. Обязательно сверяли свои часы с большими часами в центре зала, над информационной стойкой, – их четыре циферблата, по словам отца, сделаны из опала, – и он покупал нам комиксы. Если хватало времени, папа вел нас вниз, в сводчатое чрево вокзала, поесть в «Устричном баре». Мы с Вашингом становились в разных концах огромной арки, служившей входом в заведение, и с восторгом перешептывались – надо же, как здорово слышно! Под дугообразным кирпичным потолком папа наслаждался устрицами Кумамото, а мы с братом хрустели солеными крекерами – берегли место для стадионных хот-догов.

– Ну, разве не чудесно? – спрашивал отец, ведя нас назад в метро, и взгляд у него слегка затуманивался.

Мы гадали – с чего бы это? Он ведь оставался невозмутимым даже во время пения гимна перед игрой.

Там, где раньше спешили к поездам пассажиры, где глазели на потолок, разинув рот, толпы туристов, теперь видны лишь одичавшие подростки разных мастей. Оборванные и в костюмах, в дредах и в париках, с густым слоем косметики на лицах, вооруженные и безоружные, они переговариваются, машут руками, галдят, поют, танцуют, покупают и продают. Будто кто-то включил на «Ютубе» тысячу видеоклипов одновременно. Гул ощущается каждой клеточкой тела.

Первое впечатление – вокруг царит хаос. Но если присмотреться, замечаешь, что сотни палаток, столов и кабинок – от марокканских шатров до покореженных выставочных стендов – выстроены вокруг центральных часов в некое подобие подковы. В центре пустая площадка, от которой в несколько рядов расходятся магазины. На вывесках – все что душе угодно. Боеприпасы, лекарства, инструменты, вода, консервы, одежда, горючее, косметика, украшения, карты. Главная жизнь кипит вокруг этого центра, а внутри бурлят водовороты помельче. Люди оживленно разговаривают, кто-то целуется, кто-то курит травку, кто-то ест. На ступенях боковой лестницы – группка парней в женской одежде. Выше, на лестничной площадке, играет оркестр, настоящий живой оркестр! На противоположной стороне зала – бывший магазин «Эппл», просторный, яркий, точно космическая церковь. На месте даже логотип компании, хотя теперь на нем написано: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В БОЛЬШОЕ (ЯБЛОКО). УГОЩАЙТЕСЬ».

– Новенькие?

Хозяин голоса – невысокий вонючий парень в черном. Всклокоченная бородка, на шее болтаются защитные очки и противопылевая маска с изображением черепа и скрещенных костей.

– Что? Нет, – отвечаю я.

– Ну конечно! А разглядываете все, как новенькие.

– Тебе-то что?

– Помощь предлагаю, – безразлично пожимает плечами парень.

– Слушай, – встревает Донна. – Мы и правда ничего тут не знаем. – Она улыбается вонючке, как родному. – Я Донна. А тебя как зовут?

– Люди зовут Ратсо. – Он снова пожимает плечами. – Это из фильма «Полуночный ковбой».

– А настоящее имя есть? – спрашивает Пифия.

– Мое имя… для друзей, – подражая британскому акценту, говорит парень. – Что, не смотрели «Лоуренса Аравийского»? Нет? Ну и ладно.

Странный тип.

– Чего ты хочешь? – не выдерживает Питер.

– Я уже говорил. Помочь.

– Почему? – интересуюсь я.

– А почему бы и нет?

– Помочь, значит? – решаюсь я. – Тогда объясни, почему у нас не принимают деньги?

– Разреши взглянуть.

Пифия достает двадцатку. Парень ее хватает, осматривает с обеих сторон и отдает. Мы даже дернуться не успеваем.

– Благодарствую, красавица. Тут штампа нет. Не котируется.

Я в легком замешательстве. Первое впечатление Ратсо о нас подтверждается. Но притворяться знатоками местных обычаев поздно.

– И где нам поставить штамп?

– Нигде, – заявляет Ратсо. – Ну-ка, дай банкноту еще раз, пожалуйста.

Пифия протягивает ему купюру, и он не задумываясь разрывает ее надвое.

– Не котируется, ясно?

Я хватаю его за грудки.

– Эй, не нервничай, – говорит Ратсо.

Если бы вчера на наших глазах сожгли гору денег, мы бы и глазом не моргнули. Теперь же оказалось, что вещи имеют цену, и мы в ярости.

– Могу достать вам денег, – сообщает странный парень. Я его отпускаю. – Есть у вас что-нибудь? Чтобы продать?

– Бартер запрещен, – возражаю я.

– Так я не про бартер. Сейчас покажу. Пойдемте в банк.

Ратсо поправляет лацканы черного пальто и поворачивает в сторону касс. Мы переглядываемся, точно стадо баранов, и покорно топаем следом.

В общем, этот Базар – большая порция безбашенности с двойным чокнутым соусом.

Могу сказать с порога, Джефферсону тут понравилось. Небось думает: «Вот отсюда, из центра нашего великого мегаполиса, мы и начнем перестройку! Новое общество возникнет, словно феникс, из пепла прошлого!»

О барахолке на заброшенной станции это говорит многое.

Зрелище и правда впечатляющее, прям зоопарк. У Питера глаза на лоб лезут, как в мультиках. Согласна, наряды у некоторых – закачаешься. Ну и девахи! В вечерних платьях, при полном параде, как звезды на красной дорожке. При каждой – то ли приятель, то ли телохранитель, не поймешь. Очуметь. А придурки в камуфляже и с бритыми головами! Бродят, косятся хмуро, копов изображают.

Вон их целая шеренга выстроилась возле касс под мертвым электронным табло с заголовком «Отправление в сторону Нью-Хейвена». Ратсо подводит нас к окошку, перед которым никого нет. За потускневшей медной решеткой сидит кассир – пухлый парень с ювелирной лупой на лбу.

Как ему удалось остаться толстым в нашем постапокалипсисе?! До чего есть хочется… Чужой голос вырывает меня из мечтаний.

Пухлый . Что у вас?

Ратсо . Что у вас? В смысле, на продажу. (Затем кассиру.) Ты с ним потерпеливей, он новенький.

Ратсо вроде ничего парень; по крайней мере шанс я бы ему дала. А Джефферсона он явно напрягает. Хотя для этого особо стараться не надо.

Джефферсон . Дайте кто-нибудь оружие.

Нет, ну жаль, конечно, что ты потерял винтовку, дружище. Только я своей дорожу. Остальные – тоже.

Я . Продай свой самурайский меч.

Джефферсон . Не называй его так, пожалуйста. Это – вакидзаси, он у нас в семье не один век.

Я . А это – карабин, и он в моей семье больше года.

Джефферсон . Тогда продадим мишку, которого ты в библиотеке взяла?

Я . Обкурился?! Это реликвия! Пуха не отдам.

Пухлый . Так, если ничего не продаете, отходите.

Джефферсон (что-то вспомнив). А!