Аластер Рейнольдс - Дождь Забвения

– А как насчет физики?

Верити взяла картонный кружок-подставку. Таких на столе лежало несколько.

– Она кажется настоящей, – сказала Ожье, держа картон двумя пальцами. – Но если суну ее под тоннельный микроскоп или в масс-спектрометр, что я увижу?

– Именно то, что и рассчитываешь увидеть. Она будет выглядеть как настоящая картонка.

– И это потому, что здешняя среда промоделирована вплоть до атомной структуры?

– Не обязательно. Если симуляция достаточно разумна, она заставит спектрометр и микроскоп показать именно то, чего ты от них ожидаешь. Не забывай, здесь все инструменты, которые можно использовать для решения задачи, сами часть этой задачи.

– Хм… Я и не подумала…

– Впрочем, наша дискуссия чисто умозрительная. Здесь тоннельные микроскопы на дороге не валяются, ожидая нас с тобой.

– Значит, вы подобных тестов не проводили?

– Мы сделали, что смогли, учитывая скудность местных ресурсов. И все использованные средства показали нормальную, вполне ожидаемую физику.

– Даже если вы не достали серьезную аппаратуру, это не значит, что ее нет.

– Ты предлагаешь искать, вламываясь в физические лаборатории?

– Зачем же так кардинально? Просто следить за публикациями. Скелсгард, здесь же двадцатый век, эпоха Эйнштейна и Гейзенберга. Эти ребята наверняка не зевают за рабочим столом.

– Похоже, как раз зевают. Фундаментальная наука продвинулась не так далеко, как наша к тысяча девятьсот пятьдесят девятому. Помнишь, я говорила: не было Второй мировой, не было и компьютерной революции.

– Я помню.

– Отсутствие войны сказалось на многом. Манхэттенского проекта тоже не было. Здесь ни у кого нет атомной бомбы. А без нее какая необходимость строить баллистические ракеты? Нет ракет – нет и космической гонки. То есть нет и государственных научно-исследовательских институтов с огромным финансированием.

– Но ведь наука все-таки развивается?

– Я бы не назвала это развитием. На нее дают мало денег, она непопулярна в народе. У нее нет глобальной цели.

Ожье вымученно улыбнулась:

– Надо же, почти как у нас.

– Я бы сказала больше. Это похоже на… э-э…

– На что же?

– На саботаж. Ее здесь сознательно тормозят.

– Зачем? Кому с того прок?

– Всем, кто не хочет, чтобы люди поняли истинную природу своего мира.

Шины «матиса» захрустели на брусчатке рядом с домом Бланшара на улице Поплье. Партнеры начали работу рано – отправились сразу после завтрака. Хотя в голове у Флойда гудело, как в надтреснутом колоколе – слишком много вина и музыки накануне, – с похмельем пришла и бодрость, нервная, надорванная, хрупкая. В горле першило от бесконечных разговоров в «Фиолетовом попугае» и слоновьей дозы утреннего кофе.

– Полегче со стариком! – предупредил Флойд, когда Кюстин, с чемоданчиком в руках, шагнул на мостовую. – Не нужно даже намекать о наших подозрениях насчет него.

– Я его ни в чем не подозреваю. Всего лишь хочу закрыть эту версию.

– Ты только постарайся, чтобы и расследование не закрылось вместе с версией.

– Уж поверь, Флойд, в таких вещах у меня опыта не меньше, чем у тебя.

– Ты вспомнил еще что-нибудь про ту пишмашинку на Набережной?

– Я помню камеру и стол. И больше ничего. Но со временем обязательно вспомню.

Флойд вернулся домой. Лифт уже работал. Вопрос, надолго ли? Флойд приехал в скрежещущей, лязгающей коробке на третий этаж, вошел в квартиру, налил чашку тепловатого кофе, уселся за телефон и попробовал снова позвонить в Берлин. Результат прежний. Телефонистка не знала, в чем проблема, – то ли номер неправильный, то ли отключена линия. Флойд снова взялся за письмо от «Каспар металз», не желая отказываться от следа, который выглядел наиболее перспективным.

Поразмыслив, Флойд покопался в записях и отыскал номер старого знакомого с проспекта Порт д’Аньер. Отличный специалист по работе с металлом, знакомый раньше работал на «Ситроене», но был уволен после аварии на производстве и теперь трудился на дому. Хоть и не музыкант, он кое-как сводил концы с концами, ремонтируя духовые инструменты.

Трубку подняли на седьмом гудке.

– Бассо слушает.

– Это Флойд. Как поживаешь?

– Венделл! Рад тебя слышать! Хочешь, чтобы я исправил что-нибудь? Кто-нибудь сел на тромбон?

– Тромбон в порядке, мы с Кюстином слишком редко его мучим. Я хочу задать тебе пару вопросов по специальности.

– Насчет ремонта инструментов?

– Насчет металлоизделий. Кое-что всплыло в деле, которым я сейчас занимаюсь, и поставило меня в тупик.

Флойд услышал, как Бассо уселся в кресло.

– Хорошо, излагай, – донеслось из трубки.

– Металлургическому заводу были заказаны три больших сплошных шара из алюминия.

– Большие шары? – задумчиво протянул Бассо. – Насколько большие?

– Три – три с половиной метра в диаметре, если я правильно понял чертеж.

– И впрямь немаленькие.

– Ты не знаешь, случайно, для чего они могли понадобиться?

– Венделл, мне нужно взглянуть на чертеж. Говоришь, сплошные, алюминиевые?

– Похоже на то.

– А у меня уже закралась мысль: может, колокола? Лучше приезжай с чертежом, больше будет толку.

– Прямо сейчас?

– Самое подходящее время.

Флойд согласился, повесил трубку и через пять минут уже гнал в Семнадцатый округ «матис» с Кюстиновым саксофоном на переднем сиденье.

Когда Скелсгард с Ожье покинули кафе на бульваре Сен-Жермен, небо уже посветлело. Стало больше машин, открытых окон, прохожих на улице. Город просыпался.

– Посмотри с другой стороны, – сказала Маурия. – У нас нет возможности распознать симуляцию – по крайней мере, пока здешняя наука на уровне наших тысяча девятьсот тридцатых. Но есть и очевидный тест на реальность.

– И какой же?

– Для начала предположим, что все вокруг реально, сделано из более-менее нормальной материи. Может быть, кто-то – или что-то – создал это место как резервную копию настоящей Земли. Намеренно или нет, копия пробудилась к жизни и начала развиваться. То есть перед нами настоящая планета, населенная настоящими людьми. Физика здесь обычна и безукоризненна. Единственная фальшивка – небо.

– Потому что мы внутри АБО?

– Именно. Какие бы еще функции оболочка ни выполняла, она должна, по идее, обеспечить достоверную иллюзию неба для здешних жителей.

На другом берегу Сены солнце выглянуло из-за крыш.

– И что же это? – спросила Ожье, кивнув в его сторону.

– Ложное солнце. Источник тепла и света, не более того. Мы же знаем, для настоящего солнца в АБО места нет. Чем бы ни было это жаркое пятно, оно попросту нарисовано на внутренней поверхности АБО.

– По мне, настоящее солнце.

– Конечно, но ты же прикована к поверхности планеты, c ограниченными возможностями наблюдения. Как и все местные.