Уильям Гибсон - Граф Ноль. Мона Лиза овердрайв (сборник)

Призрак пожал плечами:

– Нет нужды говорить вслух, мисс. Соседи могут решить, что ты немного с приветом, если понимаешь, о чем я. Говори про себя. Я считаю все через кожу… – Он потянулся, закинув руки за голову. – Ремень, мисс. Мне не нужно пристегиваться, поскольку, как ты изволила заметить, я не настоящий.

Нахмурившись, Кумико швырнула модуль призраку на колени. Призрак исчез. Она застегнула ремень, глянула на вещицу, потом, помедлив, подтянула ее к себе за цепочку.

– Значит, впервые в Лондоне? – спросил он, воплотившись из водоворота красок на периферии ее зрения.

Сама того не желая, девочка кивнула.

– А как насчет летать? Не боишься?

Она мотнула головой, чувствуя себя глупо.

– Да и бог с ним, – сказал призрак. – Я за тобой пригляжу. Будем в Хитроу через три минуты. Тебя кто-нибудь встречает?

– Деловой партнер отца, – ответила она по-японски.

Призрак усмехнулся.

– Тогда, конечно, ты будешь в надежных руках, – подмигнул он. – По мне не скажешь, что я такой лингвист, да?

Кумико закрыла глаза, и призрак стал нашептывать ей что-то об археологии Хитроу, о неолите и бронзовом веке, о глиняных черепках и каменных рубилах…

– Мисс Янака? Кумико Янака?

Над ней высился незнакомый англичанин. Массивное туловище гайдзина [36]было задрапировано слоновьими складками темной шерсти. Из-за очков в стальной оправе мягко взирали маленькие темные глазки. Нос, будто расплющенный чьим-то давним ударом, так и не выправили. Волосы незнакомца, вернее, то, что от них осталось, были выбриты до седой щетины, а черные вязаные перчатки протерлись и не имели пальцев.

– Видите ли, – сказал он так, как будто это тут же должно было ее успокоить, – меня зовут Петал [37].

Говоря о Лондоне, Петал называл город Большой Дым. Или просто Дым.

Кумико съежилась на холодной красной коже переднего сиденья. Из окна древнего «ягуара» ей было видно, как падает, кружась, снег и тает на дороге, которую Петал назвал М-4. Вечернее небо было бесцветным. Петал вел машину умело и молча, вытянув губы так, будто вот-вот засвистит. По меркам Токио машин было до абсурда мало. Они обогнали автономный грузовой трейлер «Евротранс», его тупой нос был утыкан сенсорами и обрамлен многорядьем фар. Несмотря на скорость, Кумико казалось, будто она стоит на месте и вокруг нее постепенно скапливаются, нанизываются одна на другую частицы Лондона. Стены из мокрого красного кирпича, бетонные арки эстакад, кованые копья оград из черного чугуна.

Город на глазах приобретал очертания. Когда «ягуар», свернув с М-4, на перекрестках дожидался зеленого, сквозь медленно кружащийся снег девочка видела неясные лица прохожих: раскрасневшиеся лица гайдзинов над темной одеждой, подбородки упрятаны в шарфы, каблуки женщин цокают по серебристым лужам. Ряды домов и магазинчиков напомнили ей вычурные безделушки, какие она видела однажды на темном бархате. Там они располагались вокруг игрушечного локомотива в галерее торговца европейским антиквариатом в Осаке.

Ничто здесь не походило на Токио, где прошлое – все, что от него осталось, – лелеяли с какой-то нервозной заботой. История там превратилась в качество, редкость, в подарочной упаковке поставляемую правительством и охраняемую законом и фондами корпораций. Здесь же она, казалось, пропитывала саму ткань бытия. Город вставал единым сгустком из кирпича и камня, вместившим многие эпохи наслаивающихся друг на друга посланий и смыслов, порожденных многовековым диктатом уже почти не поддающейся раскодированию ДНК коммерции и империи.

– Сожалею, что Суэйн не смог поехать встретить тебя сам, – сказал человек, назвавший себя Петалом.

Вместо «сожалею» Кумико послышалось «сожалей», и она сперва приняла его извинения за приказ. Она подумала, не вызвать ли ей призрака, но потом отказалась от этой мысли.

– Суэйн, – рискнула спросить она, – мистер Суэйн – это мой хозяин?

Петал встретил в зеркале ее взгляд.

– Роджер Суэйн. Отец разве не говорил тебе?

– Нет.

– Ага. – Он кивнул. – Мистер Янака ценит секретность в таких делах, этого следовало ожидать… Человек его положения, и так далее… – Он шумно вздохнул. – Прошу прощения, что обогреватель не работает. В гараже должны были починить…

– А вы один из секретарей мистера Суэйна? – спросила она у щетинистых перекатов плоти над воротником плотного пальто.

– Его секретарь? – Казалось, он обдумывает ее вопрос. – Нет, – решился он наконец. – Я не секретарь.

«Ягуар» свернул на загибающуюся дугой подъездную дорожку, оставив позади поблескивающие металлические навесы и вечернюю реку пешеходов.

– Так ты поела? Вас кормили в полете?

– Я была не голодна. – На лице маска матери.

– Ну, думаю, у Суэйна для тебя что-нибудь найдется. Любит японскую еду наш Суэйн. – Прищелкнув языком, Петал оглянулся на девочку.

Она смотрела мимо него, видя лишь поцелуи снежинок на ветровом стекле и стирающие их взмахи дворников.

Резиденция Суэйна в Ноттинг-Хилле состояла из трех соединенных переходами городских домов в викторианском стиле, затерявшихся в снежной круговерти улочек и переулков. Петал с парой чемоданов Кумико в каждой руке объяснил, что дверь номер 17 – это одновременно парадный вход и для домов номер 16 и 18.

– Нет смысла туда стучать, – сказал он, неловко взмахнув чемоданами в попытке указать на красную полировку и начищенные медные петли двери дома номер 16. – За ней нет ничего, кроме двадцати дюймов железобетона.

Взгляд девочки скользнул по подъездной дорожке, где отступали, загибаясь вдоль пологой дуги, почти идентичные фасады домов. Снег теперь валил гуще, и блеклое небо в свете натриевых ламп приобрело оттенок лососины. Улица казалась вымершей, а снег – чистым и нетронутым. В холодном воздухе чудился незнакомый привкус, слабый, но всепроникающий намек на архаичное топливо. Ботинки Петала оставляли огромные отчетливые следы. Англичанин носил черные, замшевые, с узким носком оксфорды на необычайно толстой рифленой подошве из алого пластика. Вновь начиная дрожать от холода, она последовала по этим следам вверх по серым ступеням дома номер 17.

– Так, значит, это я, – обратился Петал к выкрашенной в черное двери, – впускайте.

Потом он вздохнул, поставил все четыре чемодана в снег и, сняв с правой руки перчатку, прижал ладонь к кругу яркой стали, утопленному в дверную створку. Кумико показалось, что она услышала будто бы комариный писк, который становился все выше, пока не исчез совсем. Дверь завибрировала, это вышли из пазов магнитные засовы.

– Ты назвал его «Дым», – сказала японка, когда он взялся за ручку двери, – город…

Петал помедлил.

– Дым, – повторил он, – да, Большой Дым. – И открыл дверь в свет и тепло. – Это старое выражение, что-то вроде прозвища.