Вероника Рот - Эллигент

Когда мы подходим к пикапу, я снова слышу крик, но на этот раз обиженно поскуливает ребенок. Вспоминаю о том, как сам я, маленький, забивался в свою спальню, вытирая нос рукавом. Матери приходилось сначала чистить манжеты щеткой, прежде чем бросать мои рубашки в стирку. Но она никогда ничего не говорила об этом.

Мы забираемся в пикап. Я настолько устал от мертвящей атмосферы этого места, что с удовольствием думаю о скором возвращении в Резиденцию, где тепло, светло и безопасно.

– Если честно, до меня как-то не доходит, в чем преимущество жизни здесь, по сравнению с жизнью в городах, – говорю я.

– Я только один раз была в городе, в котором не проводится эксперимент, – отвечает Нита. – Там есть электричество, но оно – по расписанию, и каждая семья получает его только на несколько часов в день. То же самое с водой. И очень много преступлений, в которых обычно обвиняют генетически поврежденных. Полиция существует, но она ни с чем не способна справиться.

– Получается, что Резиденция самого Бюро, – размышляю я вслух, – лучшее место для жизни.

– С точки зрения доступа к ресурсам, может быть, – соглашается Нита. – Но в Бюро действует та же подлая социальная система, просто заметить ее немного сложнее.

В зеркало заднего вида я наблюдаю за тем, как исчезают огни Окраины. Мы проезжаем мимо мертвых домов с заколоченными окнами, и я пытаюсь представить, какими они были раньше: чистенькими, ухоженными, обжитыми. Наверное, дворики были огорожены живыми изгородями, зелеными и подстриженными, а окна сияли на закате. Здесь шла тихая и мирная жизнь.

– Зачем мы туда ездили? – спрашиваю я.

– Мы обсуждали наши планы.

В свете огоньков приборной панели я замечаю, что нижняя губа у нее вся искусана.

– И еще я хотела, чтобы они встретились с тобой, человеком из экспериментального города. Мэри раньше подозревала, что такие, как ты, находятся в сговоре с правительством. Глупости. Рафи… был первым человеком, кто доказал мне, что Бюро и правительство лгут нам о нашем прошлом, – она делает паузу, очевидно для того, чтобы я проникся ее словами.

Я ей почему-то верю.

– Бюро говорит о золотом веке человечества, предшествовавшем генетическим манипуляциям, когда все были генетически чисты и везде царил мир, – рассказывает дальше Нита. – Но Рафи показал мне старые фотографии войн.

Помолчав немного, я спрашиваю:

– Ну и что?

– Как ну и что? – возмущается Нита. – Если генетически чистые люди в прошлом имели войну и разруху, то что творится сейчас? Подумай, что толку от их экспериментов? Они просто убеждают людей, что правительство что-то делает для улучшения нашей жизни.

Верно. Правда меняет все. Поэтому Трис отчаянно стремилась добыть видео Эдит Прайор и даже заключила союз с моим отцом. А в данном случае главенствует ложь. Вместо того, чтобы бороться с бедностью и преступлениями, в Бюро воюют с генетическими повреждениями.

– Но почему? – вырывается у меня.

– Люди, вероятно, делают так потому, что их учили. Им всегда твердили, что именно в этом – главная проблема. Но Рафи говорил мне о свидетельствах лживости правительственной пропаганды. Как было изначально? Понятия не имею. Можно найти с десяток причин. Например, предубеждение против генно-модифицированных. Желание контролировать общество. Управлять населением, промывая им мозги. Но такие вещи не происходят в одночасье.

Я подставляю лицо под холодный ветер и зажмуриваюсь. Теперь я не могу сосредоточиться и плыву по течению.

К тому времени мы проходим обратно через туннель, и я наконец добираюсь до постели, солнце почти взошло. Рука Трис, как обычно, свисает над краем кровати, кончики пальцев касаются пола. Сажусь напротив и несколько секунд наблюдаю за ней. Больше – не слова лжи. Она обещала мне, а я – ей. Если я не скажу ей о том, что услышал и увидел сегодня ночью, я нарушу слово. И ради чего? Чтобы спасти ее от опасности? Чушь. Ради Ниты, которую я едва знаю? Потихоньку убираю волосы с лица Трис, так, чтобы не разбудить ее. Ей не нужна моя защита. Она сильная и справится со всем самостоятельно.

Питер расхаживает по комнате, собирая разбросанные книги. Он заталкивает их в сумку, потом выходит в коридор, покусывая кончик свой красной ручки. Я слышу, как сумка колотится по его ноге. Шум его шагов не стихает, и я поворачиваюсь к Кристине.

– Не хочу вмешиваться в ваши дела, но… Что происходит между тобой и Юрайей?

Кристина растянулась по кровати и, свесив ногу на пол, смотрит на меня.

– Раньше вы все время были вместе, – продолжаю я. – Не то, что сейчас.

Сегодня хорошая погода, солнечный свет просачивается сквозь белые занавески. Наше жилище пахнет прачечной, обувью, потом и утренним кофе. Некоторые койки аккуратно заправлены, другие оставлены со скомканными простынями. Хотя большинство из нас принадлежали к фракции лихачей, меня поражает, насколько мы разные. У нас отличаются привычки, темпераменты, взгляды на жизнь.

– Ты, кончено, мне не поверишь, но он, знаешь ли, скорбит, – произносит Кристина и нехотя приподнимается на локтях. – Мне с ним скучно. Кроме того, он же Юрайя.

– Ну и что? Он симпатичный.

– Да, он – красивый, но с ним ни о чем нельзя разговаривать всерьез, – возражает Кристина. – Я сама люблю посмеяться. Но мне нужны отношения, которые для нас обоих что-нибудь бы да значили.

Киваю. Потому что понимаю, что она имеет в виду. Мы с Тобиасом сами такие.

– И потом, – продолжает она, – не всякая дружба превращается в роман. Например, если ты заметила, я пока не кидаюсь на тебя с поцелуями.

– Точно, – смеюсь я.

– Сама-то где пропадаешь? – подмигивает мне Кристина. – Небось с Четыре? Сложением с ним занимаетесь? Или умножением?

Прикрываю лицо руками.

– Самая плохая шутка, которую я когда-либо слышала.

– Не увиливай.

– Не светит нам никакое «сложение», – мрачно говорю я. – Во всяком случае, сейчас. Он слишком расстроен своим так называемым «генетическим ущербом».

– Ага, – Кристина садится на кровати.

– А ты что думаешь? – интересуюсь я.

– Не знаю. Ну, я бы тоже разозлилась на его месте, – она хмурится. – Кому понравится, если тебе говорят, что ты не в порядке? Особенно, если связано с генами.

– То есть ты считаешь, что вы с ним действительно поврежденные?

– Да. Это вроде как болезнь… И они могут разглядеть ее в наших генах. Ты что, не согласна?

– Но ведь не бывает так, что один набор совершенно поврежден, а другой – нет, – отвечаю я ей. – Гены, ответственные за голубые глаза, и гены, ответственные за карие, они ведь тоже разные. Но ты же не называешь голубые глаза «поврежденными»? Это смахивает на то, что кто-то произвольно решил, что один тип ДНК плохой, а другой – хороший.