Курт Воннегут - Пожать руку Богу (сборник)

Каждый, кому довелось заниматься наукой или хотя бы беседовать с учеными, не мог не заметить, что сегодня мы в большой опасности. Люди – как наши предки, так и мы сами – устроили на планете помойку.

Главная и неопровержимая истина сегодняшнего дня – и она сильно отравляет мне остаток дней – состоит в том, что людям совершенно наплевать, останется ли эта планета живой или погибнет. Ощущение такое, будто все ныне живущие – участники программы «Анонимные алкоголики» и не в состоянии жить иначе, кроме как одним днем. Кое у кого на горизонте проступают смутные очертания еще парочки дней этого едва обозримого будущего. Очень немногие из тех, кого я знаю, размышляют о том, какой мир они оставят внукам.

Много лет назад я был очень наивен. Я думал, что мы можем стать той гуманной и разумной Америкой, о которой мечтало столько людей моего поколения. Мы мечтали о такой Америке во времена Великой депрессии, когда у людей не было работы. А потом сражались и умирали за эту свою мечту во время Второй мировой войны, когда у людей не было мира.

Теперь я знаю: нет ни единого шанса, черт побери, что Америка станет гуманной и разумной. Потому что власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно. Люди – это макаки, которые от вкуса власти пьянеют и теряют голову. По-вашему, утверждая, что наши лидеры – захмелевшие от власти макаки, я рискую подорвать боевой дух американских солдат, воюющих и гибнущих на Ближнем Востоке? Очнитесь! Их боевой дух, вместе с тысячами тел, уже давно разорван в клочья. Будто все они – лишь игрушки, подаренные избалованному ребенку на Рождество.

Самым разумным и искренним обращением ко всем, кого это как-либо затрагивало, произнесенным в связи с чудовищными человеческими бедами, навалившимися на людей по их же собственной вине, было выступление Авраама Линкольна на поле боя у Геттисберга, штат Пенсильвания [15], – в те времена, когда поля сражений были еще маленькими. Все поле можно было обозреть, сидя на лошади, с вершины холма. Причины и их последствия были простыми. Причиной был порох (смесь нитрата калия, древесного угля и серы), а результатом – вылетающий кусок металла. Или штык и мишень.

Вот что сказал Авраам Линкольн на поле брани затаившим дыхание солдатам:

Если взглянуть на вещи шире, у нас нет другого способа освятить, прославить или сделать эту землю достойной поклонения. Отважные солдаты – живые и мертвые, – сражавшиеся здесь, освятили ее своей кровью, и не в наших силах превознести или умалить величие содеянного ими.

Разве это не поэзия? В те времена ужасы и печали войны все еще могли показаться величественными. Тогдашние американцы все еще связывали войну с представлениями о чести и достоинстве. Они понимали, что к чему.

И позвольте мне заметить, что, распространяясь на эту тему, я успел сказать на сто (если не сверх того) слов больше, чем содержится во всем выступлении Линкольна при Геттисберге. Я безнадежно болтлив.

Принявшее в наши дни промышленные масштабы истребление совершенно беззащитных людей целыми семьями с одной лишь целью приобретения военного или дипломатического преимущества поражает своим размахом.

Сама идея не так уж и свежа, в конце концов. Старомодные средства ведения войны просто сменили на сверхсовременные разработки ученых из университетов.

И что, это работает?

Энтузиасты или фанаты такого подхода, если можно их так назвать, полагают, что лидеры политических организаций, которые, мягко говоря, доставляют нам неудобство, испытывают жалость по отношению к своим собственным людям. Когда они видят или по крайней мере слышат о хорошенько поджаренных женщинах, детях и пожилых людях, которые подобны им внешне, говорят на том же языке и, может быть, даже являются их родственниками, они начинают совершать промахи. Такова теория, как я ее понимаю.

Те, кто в это верит, с таким же успехом могут сделать символом нашей внешней политики Санта-Клауса.

Куда делись Марк Твен и Авраам Линкольн сейчас, когда они так нужны нам? Оба они были мальчишками из среднеамериканских штатов, и оба заставляли американскую нацию хохотать над собой, внушая при этом чувство глубокой благодарности за эти нравоучительные шутки. Только представьте себе, что бы они сказали сегодня!

Одно из самых уничижающих и душераздирающих произведений Марка Твена посвящено массовому убийству нашими солдатами шести сотен мужчин, женщин и детей народности моро во время нашего «освобождения» Филиппин после американо-испанской войны. Нашим бравым командующим был Леонард Вуд, в честь которого даже назвали форт в Миссури. Он так и называется – форт имени Леонарда Вуда.

А что бы сказал Авраам Линкольн по поводу империалистических войн, развязанных Америкой? Тех самых, в которых наша страна под тем или иным благовидным предлогом пытается завладеть природными ресурсами или дешевой рабочей силой, желая сделать их собственностью богатеньких американцев, появившихся на свет в лучших политических условиях?

Почти каждый раз я делаю ошибку, упоминая Авраама Линкольна, потому что он затмевает всех остальных. Но кажется, придется процитировать его снова.

Более чем за десять лет до своего выступления при Геттисберге, а именно в 1848 году, еще будучи конгрессменом, он был подавлен и оскорблен нашей войной с Мексикой, которая и не думала нападать на нас. Когда член палаты представителей Линкольн произносил эти слова, он имел в виду Джеймса Полка, который в то время был президентом и верховным главнокомандующим Соединенных Штатов. Вот что сказал о нем Линкольн:

Помня, что один из способов избежать испытующего взгляда народа – это перевести его на преувеличенный блеск военных побед, эту приковывающую взгляд радугу, которая сверкает после кровавых ливней, этот змеиный глаз, который очаровывает, чтобы погубить, – он с головой окунулся в военные действия.

Разрази меня гром! А я-то считал себя писателем!

Известно ли вам, что во время войны с Мексикой мы захватили город Мехико? Почему же, спрашивается, этот день не стал нашим национальным праздником? И почему лицо Джеймса Полка, нашего одиннадцатого президента, не высекли на горе Рашмор [16]? Он чудесно смотрелся бы там на пару с Рональдом Рейганом. И что же, по-вашему, сделало Мексику оплотом зла в глазах тогдашних законопослушных американцев? Напомню, что было это в сороковые годы XIX века, задолго до начала Гражданской войны. Внимание, правильный ответ: законы Мексики запрещали рабство. Помните Аламо [17]? В той войне мы отхватили у Мексики Калифорнию, а также немало других земель вместе с собственностью и людьми, причем с таким видом, будто бы уничтожение мексиканских солдат, пытавшихся лишь защитить родные земли от захватчиков, вовсе не является убийством. Насколько расширились наши владения? Ну что ж, с тех пор Техас, Юту, Неваду, Аризону, часть Нью-Мексико, Колорадо и Вайоминга мы называем своими.