Курт Воннегут - Пожать руку Богу (сборник)

– Честно говоря, я предпочел бы обойтись без интервью, – ответил он, но затем увидел выражение моего лица. – Слушайте, да напишите все, что вам вздумается. Я ведь уже умер и не стану возражать.

– Только не говорите, что все, что вы хотели сказать, вы уже сказали в своей книге, – попросил я.

Он поднял голову:

– Выходит, мы уже обсуждали этот вопрос?

– В некотором роде.

– Тогда почему бы вам не процитировать что-нибудь из моих книг? – сказал он и улыбнулся. – Послушайте, я бы с удовольствием с вами поболтал, но вот только трава сама собой не покосится.

– М-мм… Тогда, может быть, это? «Цель человеческой жизни, кто бы ею ни управлял, состоит в том, чтобы любить каждого, кто нуждается в этой любви» [34]?

– Отлично! – ответил он. – Напишите, что это мои слова.

Вступительное слово специального корреспондента Общественной радиостанции Нью-Йорка с Того света.

Мой первый опыт приближения к смерти был незапланированным: во время тройного аортокоронарного шунтирования анестезиолог дал маху. Я несколько раз слышал, как в телепередачах люди рассказывали, будто они путешествовали по голубому туннелю к райским вратам или даже проходили через сами врата (по крайней мере по их словам), а потом снова возвращались к жизни. Что касается меня, то я определенно не согласился бы на столь рискованную вылазку, если бы не эта случайность. Мое чудесное спасение побудило меня к эксперименту – я спланировал ряд подобных экспедиций на Тот свет в сотрудничестве с доктором Джеком Кеворкяном и его командой в камере для введения смертельных инъекций преступникам, приговоренным к высшей мере наказания в Хантсвилле, штат Техас [35].

Собранные здесь «репортажи» были предназначены для последующей трансляции Общественной радиостанцией города Нью-Йорка. Надеюсь, в них еще сохранилась доля непосредственности. Они записывались на пленку в камере смертников, сверху донизу покрытой кафелем, уже через пять минут после того, как меня отвязывали от каталки. Ну или около того. Между прочим, магнитофон, равно как и каталка, являлся собственностью штата Техас и обычно использовался для того, чтобы увековечить последние слова людей, отправляющихся по маршруту «Хантсвилл – Рай» (в один конец, все расходы оплачены).

К настоящему моменту мои вылазки туда и обратно закончены и вряд ли повторятся вновь – если, конечно, не произойдет еще одна случайность. Ради спокойствия моих близких я постараюсь восстановить медицинскую страховку, если это еще возможно. Однако другие журналисты – а может быть, и просто любители путешествий – наверняка воспользуются этим надежным двусторонним сообщением с Вечностью, первооткрывателем которого я являюсь. В целях безопасности я рекомендую всем желающим проводить интервью с расстояния не менее ста метров между концом голубого туннеля и райскими вратами.

Из собственного опыта я почерпнул: пересекать границу райских врат, дабы побеседовать с какой-либо персоной – какой бы заманчивой ни казалась возможность интервью, – означает пойти на риск. Своенравный святой Петр, будучи не в настроении, возьмет да и не выпустит вас назад. Так что подумайте хорошенько – ведь если, войдя в Рай с целью поговорить, скажем, с Наполеоном, вы в результате нечаянно покончите жизнь самоубийством, ваши друзья и родные могут с горя отправиться вслед за вами.

Теперь что касается веры или неверия в Загробную жизнь. Некоторым из вас, наверное, известно, что я не христианин, не иудей, не буддист и вообще не религиозный человек в общепринятом смысле этого слова.

Я гуманист, и это, помимо прочего, означает, что я стараюсь вести себя порядочно, не ожидая награды или наказания после смерти. Мои германо-американские предки, обосновавшиеся на Среднем Западе в эпоху нашей Гражданской войны, называли себя «свободомыслящими», имея в виду то же самое. Так, например, мой прадед Клеменс Воннегут писал: «Если то, что проповедовал Христос, есть благо, то какое имеет значение, был ли он Богом?»

А сам я как-то написал следующее: «Если бы Нагорная проповедь Христа не была посланием во имя сострадания и милосердия, я не хотел бы быть человеком. В таком случае я вполне мог бы родиться гремучей змеей».

Я являюсь почетным председателем Американской гуманистической ассоциации, сменившим на этом по большому счету бесполезном посту покойного доктора Айзека Азимова, выдающегося и очень плодовитого писателя и ученого. На мемориальной церемонии по случаю его смерти я сказал: «Айзек теперь на небесах». Ничего смешнее я придумать не смог. Мои коллеги-гуманисты чуть животы себе не надорвали. Умора! Несколько минут потребовалось, чтобы восстановить хоть какое-то подобие торжественности.

Эту шутку я, разумеется, выдал еще до своего первого опыта приближения к смерти – того, что был случайным.

Так что надеюсь, что, когда мне самому настанет черед присоединиться к хору ангелов или чему бы там ни было (Боже упаси, конечно), кто-нибудь не растеряется и скажет: «Он теперь на небесах». Кто знает? Может, все это мне и вовсе приснилось.

Выбрал ли я себе эпитафию? Напишите так: «Все было чудесно и совсем не больно». Чем бы это ни было, я, признаться, легко отделался.

Не располагая достоверной информацией о каком бы то ни было Боге, гуманисты довольствуются тем, что по мере сил служат единственной абстракции, о которой у них есть хоть какое-то представление: своим ближним. Впрочем, для этого им совсем не обязательно вступать в Американскую гуманистическую ассоциацию.

Да, и еще: эта книга моих бесед с покойными создавалась в надежде выручить немного денег. Только не подумайте, что с целью личной наживы. Я хотел помочь Общественной радиостанции города Нью-Йорка, которая располагается в центре Манхэттена и дает пищу для размышлений своим и моим ближним, поскольку делает то, чего ни одна коммерческая радио– или телекомпания уже не может себе позволить. А именно: работает в соответствии с неотъемлемым правом каждого человека знать, отчетливо выделяясь на фоне столь распространенной раболепной тенденции публицистов и рекламодателей предлагать публике лишь пустые развлечения и никчемные увеселения.

В то время как многих сотрудников этой радиостанции вполне удовлетворяют традиционные религии, коллективный эффект, который они производят на свою аудиторию, есть не что иное, как гуманизм – идеал настолько приземленный и далекий от чего-то сверхъестественного, что я никогда не пишу его с большой буквы. Слово «гуманизм» в том смысле, в каком я его употребляю, не означает ничего запредельного и является всего лишь удобным синонимом «элементарной порядочности и соблюдения норм общежития».