Курт Воннегут - Пожать руку Богу (сборник)

РОСС: Писательство сродни выступлению перед публикой?

КУРТ: В обоих случаях важно уметь держать аудиторию. Иначе люди могут подняться и уйти.

ЛИ: Для меня это вопрос заковыристый. Пока не могу на него ответить. Надо, чтобы прошло какое-то время, тогда я…

КУРТ: Лично на вас всем плевать. Людей интересует ваша книга.

ЛИ: Да, но нам же задали вопрос… о том, что ты готов раскрывать, а что – нет.

КУРТ: Это уже из области политики… Было такое время: если ты гомосексуалист, ты вычеркивал из книги все, что к этой теме имело хоть какое-то отношение. Потому что гомиков ненавидели. Ты же не хочешь, чтобы читатель, даже будь он последняя сволочь, тебя ненавидел.

ЛИ: Хм. Это верно.

КУРТ: Но сейчас этот вопрос снят.

ЛИ: Думаю, тут важную роль играет тема книги. В одной книге ты что-то сочтешь уместным, а в другой нипочем – чтобы не терять присущей тебе интонации – об этом не напишешь.

КУРТ: Мы сейчас говорим о художественной прозе или журналистике?

ЛИ: Это оговорено не было.

КУРТ: В одном случае ты готов раскрыть все…

РОСС: В каком именно?

КУРТ: В случае журналистики. А в прозе ты как волшебник. Что же мне, разрушать чары и писать, что эту женщину я в воздух не поднимал? Зачем огорчать читателя? ( Смех )

В романе Филипа Рота «Литературный негр» Анну Франк надо было оставить в живых. Этого требовала природа эксперимента. Историю надо было довести до конца. А автор обманул читателя, испортил конец.

Было время, я писал рассказы для гламурных журналов – впрочем, к романам это тоже относится, – так вот, никогда не знал, как быть с концовкой. Мой агент однажды сказал: «Все просто, мой мальчик: герой садится на лошадь и уезжает навстречу заходящему солнцу».

Вот и Анне Франк такой конец не помешал бы. Мы бы и по сей день говорили об этой книге, останься героиня среди нас.

Как-то я рассказывал одному человеку о книге, которую я в то время писал, об Элджере Хиссе, а сам Хисс сидел вон там ( показывает ). Но я как-то о его присутствии забыл. А совсем недавно я встречался с Мартином Гарбусом, юристом, и мы с ним заговорили о Хиссе – и признались друг другу в том, в чем до этого не признавались никому: да, он передавал какую-то информацию Советскому Союзу, но ведь такова была романтика тех времен. Но говорить об этом вслух не принято…

С эволюционным процессом у меня вообще проблемы, но я никому об этом не скажу. ( Смеется )

ЛИ: Это и есть та правда, которую вы никогда не раскроете, так?

КУРТ: Я же говорю – это из области политики.

РОСС: Скажите, как писатель должен относиться к социальным вопросам, нужна ли ему совесть?

КУРТ: Ну, чувство гражданина у меня было всегда. Еще в младших классах школы в Индианаполисе я понял, как важно быть хорошим гражданином. За свою страну я пошел бы воевать, даже будь эта война неправедной. Я пошел бы воевать даже во Вьетнам, хотя знал, что война там – неправеднее некуда.

ЛИ: Знаете, когда я впервые встретил Грега (Грег Раггиеро, активист и издатель), он у меня спросил: «А ты активист?» Я в ответ что-то такое промямлил, короче, разочаровал его. Но потом мне пришло в голову: ты ведь не сразу посылаешь людей протестовать, сначала они делятся с тобой рассказами о бедности, о войне… То есть действиям должны предшествовать вопросы. Видимо, мне больше по душе заниматься вопросами.

РОСС: Как вы думаете, будь наш мир получше или переменись он хоть чуть-чуть к лучшему – эта новая обстановка как-то писателей вдохновит?

КУРТ: Думаю, переменись мир к лучшему, это было бы забавно, мы бы чувствовали себя отцами-основателями на краю непознанной земли. Кстати, когда такое произошло в последний раз, на свет появились первые десять поправок к американской конституции.

ЛИ: Идея о том, что мир как-то возьмет и переменится к лучшему, представляется мне сомнительной, но вопрос в другом: можно ли что-то написать, живя на Парк-Авеню? Я сейчас живу в пригороде и очень надеюсь, что писать можно везде. Сейчас мне легче писать о личном. И я хочу сказать, что положение в мире всегда касается тебя лично. Мы привыкли говорить о мировых проблемах как о чем-то масштабном, но на самом деле речь идет о личном.

РОСС: Что может стать хорошей темой для романа – сегодня или завтра?

КУРТ: Отчасти потому, что я антрополог, я бы написал о том, как в Германии разрушили стену, как смешались две эти культуры. В Восточной Германии закрыли много фабрик и заводов из-за низкой производительности труда, безработица выросла до сорока процентов. Сейчас все эти фабрики и заводы стоят заколоченными, потому что у них теперь новые владельцы – в Западной Германии и, надо полагать, в США. Господи, как же так? Это все равно что забрать у индейцев их вигвам.

Надо было сначала запустить туда антропологов. Выяснили бы, как обстоят дела с производительностью труда. Самый дешевый вариант для Западной Германии сегодня – сделать так, чтобы эти заводы заработали. Ведь сколько средств надо на то, чтобы людей переселить да скинхедов утихомирить, а так работала бы себе фабрика на своем месте и работала.

РОСС: Ли?

ЛИ: Никаких сценариев или сюжетных линий у меня нет, но есть две темы, которые то и дело выскакивают на поверхность, два известных мне соображения, от которых я не могу избавиться. Первое: «Мерило твоих проблем – это твои тайны». Эта формула мне нравится. Второе: «Дверь в ад заперта изнутри». Это не мои собственные концепции, но они вибрируют у меня в голове, когда я их слышу. Я пока не знаю, как переплавить их в роман, как должны выглядеть герои… Дело в том, что большинство из нас не столько хотят попасть в рай, сколько не хотят попасть в ад. И с этой точки зрения…

КУРТ: Вы читали «Путешествие капитана Стормфилда в рай»?

РОСС: А что это?

КУРТ: Одна из последних книг Марта Твена. Лоцман с Миссисипи в конце концов умирает – и отправляется в рай. Ему дают арфу…

ЛИ: Вспомнил.

КУРТ: Он сидит на облаке. Сидит и говорит: «Что тут такое творится?» Ему говорят: сейчас будет парад. Хорошо, он идет смотреть парад. И вот перед ним проходит парад, его участники маршируют по старшинству. Возглавляют шествие Авраам, Иисус, Магомет. Дальше идет Шекспир, другие великие писатели. Потом идет какой-то невзрачный человечек, сам по себе. Всех остальных Стормфилд узнал, а этого – нет. Оказывается, это самый великий писатель из всех, кто жил на земле. Он портной, еврейский портной родом из Теннесси. При этом он писал и все написанное бросал в сундук. Как-то ночью шайка хулиганов решила над ним подшутить. Они вымазали его дегтем, изваляли в перьях, протащили в таком виде по городу и выкинули в канаву, после чего он умер от воспаления легких. А жена, которая ненавидела мужа и стыдилась его, этот сундук сожгла.