Нил Гейман - Интермир

– Прости, я, честное слово, не хотел. Ну, ошибся – бывает.

Девчонка молча кивнула, развернулась и, поминутно оглядываясь, пошла к перекрестку, откуда неожиданно припустила со всех ног, будто за ней черти гнались.

Конечно, надо было еще раз извиниться за то, что напугал, но у меня и без того проблем хватало.

Заблудился в центре Гринвиля. Отстал от товарищей по команде. Мелочи на проезд нет – все деньги сдал мистеру Димасу. И с зачетом по обществоведению пролетел.

Оставалось только одно.

Я снял ботинок.

Под стелькой лежала свернутая пятидолларовая бумажка – мама подсунула на всякий пожарный. Я вытащил банкноту, надел ботинок, разменял деньги и доехал до дома на автобусе, всю дорогу сочиняя оправдания для мистера Димаса, для Ровены и даже для Теда. Подхватить бы какую-нибудь жуткую заразу, чтобы до самого конца семестра в школу не пускали…

Вообще-то я не надеялся, что с возвращением домой проблемы исчезнут сами собой, но хотя бы потеряться там будет негде.

Тогда я даже не подозревал, что значит потеряться по-настоящему…

Ехал я, как в тумане. Через несколько остановок бросил смотреть в окно и уткнулся взглядом в спинку переднего сиденья. А все потому, что в проплывающих за стеклом улицах было что-то неправильное – ничего конкретного, пальцем не покажешь, вот только… Что-то определенно не так. Взять хотя бы этот клетчатый логотип Макдоналдса – интересно, что у них в меню?

Или вот машины. Папа рассказывал, что в детстве они с друзьями легко отличали «Форд» от «Шевроле» или от «Бьюика». Сейчас все автомобили «на одно лицо», но отчего-то, как по заказу, только ярких цветов: оранжевые, травянисто-зеленые, жизнерадостно желтые. За всю дорогу – ни одного черного или серебристого автомобиля.

Мимо промчался полицейский фургон. Выла сирена, мигалка на крыше вспыхивала зеленым и желтым, а не красным и синим, как обычно.

После этого я всю дорогу не сводил глаз с потрескавшейся серой кожи сиденья. На полпути меня охватил страх: сейчас приеду, а наш дом куда-то делся, на его месте – пустой участок или, что еще ужаснее, другой дом. Или там окажутся не мои родители с сестрой и мелким, а совсем чужие люди. И куда деваться?

Выскочив из автобуса, я пулей пролетел три квартала до дома. Снаружи – никаких изменений: тот же цвет стен, те же клумбы, те же ящики с цветами на окнах, та же ловушка для ветра позванивает на крыльце под навесом. На радостях я чуть не разревелся. У меня осталось убежище в разваливающемся на куски мире.

Я толкнул дверь и вошел.

Пахло домом – нашим, не чужим. Наконец-то можно выдохнуть.

На первый взгляд внутри все было по-прежнему. Но постепенно, стоя посреди холла, я начал замечать кое-что странное – мелкие, почти неуловимые детали. Не знаешь, что и думать. Вроде бы узор на ковре немного другой – но кто бы его помнил, этот орнамент? В гостиной должна висеть моя детсадовская фотография, только вместо нее – почему-то портрет немного похожей на меня девчонки моего возраста. Ну да, родители давно собирались сделать хорошее фото Дженни…

И тут меня оглушило – как в прошлом году, на водопадах, когда бочка вдруг ударилась с размаху о камни и раскололась. В глазах поплыли цветные пятна, мир опрокинулся, а потом ударила резкая боль…

Вот оно, отличие – да такое, что со стороны не увидишь. Мы же сделали весной пристройку – детскую для мелкого, Кевина! А тут ее нет.

Я посмотрел на площадку второго этажа – если приподняться на цыпочки и вывернуть под немыслимым углом шею, видно самое начало коридора, ведущего в пристройку. Пытаясь приглядеться, я даже поднялся по лестнице пару ступенек.

Никакого толку. Никакой пристройки не было.

«Если это шутка, – подумал я, – то сыграл ее мультимиллионер с идиотским чувством юмора».

Сзади послышались шаги. Обернувшись, я увидел маму.

Точнее, не совсем.

Та же история, что с Ровеной – вроде она, а вроде и нет: джинсы и какая-то незнакомая футболка, прическа та же, а вот очки другие. Все это, конечно, мелочи…

Кроме протеза.

Короткий рукав футболки едва прикрывал искусственную руку из металла и пластмассы. Я уставился на нее, и удивление на мамином лице – она, как и Ровена, меня не узнавала – сменилось подозрительностью.

– Ты кто? Что тебе здесь надо?

На этот раз я не знал, смеяться мне, плакать или вопить от ужаса.

– Мама, – в отчаянии проговорил я, – ты меня не узнаешь? Это я, Джои!

– Джои? Мальчик, я не твоя мама и никаких Джои не знаю.

Что тут скажешь? Я не сводил с нее глаз, совершенно растерявшись.

За спиной послышался девчоночий голос:

– Мам? В чем дело?

Я обернулся. В глубине души я уже знал, кого увижу. Что-то мне подсказало, кто стоит позади, на верхней ступеньке лестницы.

Девчонка с фотографии. Нет, это не Дженни. Медно-рыжие волосы, веснушки, вид слегка ошарашенный, как будто ее выдернули из глубоких раздумий. Похоже, моего возраста – значит, точно не сестра. В общем, чего душой кривить – один в один я, родись я девчонкой.

Мы изумленно уставились друг на друга. Будто издалека, до меня донеслись еле различимые слова:

– Джозефина, иди к себе, быстренько! Джозефина? – Тут я все понял. Вот она, горькая истина.

Меня больше нет. Каким-то непостижимым образом меня вычеркнули из жизни – но, видимо, не совсем удачно: я все-таки здесь. Правда, кроме меня самого, никто не подозревает о моем существовании. В здешней измененной реальности первой в семье мистера и миссис Харкер родилась девочка, а не мальчик. Не Джозеф, а Джозефина.

Миссис Харкер – до чего же непривычно так ее называть! – не сводила с меня пристального взгляда, в котором настороженность смешивалась с любопытством. Ну конечно – фамильные черты у меня выражены ярко.

– Я тебя откуда-то знаю… – Она недоуменно наморщила лоб. Сейчас догадается, почему мое лицо ей так знакомо, припомнит, что я назвал ее «мама» – и ее жизнь перевернется, как и моя.

Но это не мама, как бы мне того ни хотелось. Это посторонняя женщина, как та незнакомка в синем пальто, которую я перепутал с мамой в универмаге.

Я выскочил на улицу.

До сих пор не пойму, почему я сбежал: то ли не в силах был все это терпеть, то ли не хотел, чтобы эта женщина узнала то, что уже известно мне: что мир может расколоться, как зеркало, по которому треснули молотком. Что это может произойти с кем угодно, как это уже случилось с ней – и со мной.

Прочь из дома, по улице, вперед, как можно дальше отсюда… Наверное, мне казалось, что если бежать со всех ног, то время повернется вспять и все станет как прежде. Не знаю, может, и получилось бы, но проверить это не удалось.

Внезапно воздух передо мной задрожал, как зыбкое марево, только с серебряными переливами, и в нем образовалась брешь – проход в другой мир. Я успел разглядеть психоделический пейзаж по ту сторону – плавающие геометрические фигуры и пульсирующие цветные пятна.