Аластер Рейнольдс - Пропасть Искупления

Квестора она не видела в течение всей переправы. Прошел час, и противоположная сторона Пропасти стала такой же далекой, как и оставшаяся позади. Вероятно, караван находился примерно на середине моста. Стараясь не шуметь, Рашмика надела скафандр и пробралась на крышу.

Открывавшийся сверху вид существенно отличался от того идеализированного, почти нереального зрелища, которым она любовалась из герметичной внутренности каравана. Теперь Рашмика видела всю перспективу Рифта, к тому же очень хорошо различала дно в нескольких десятках километров. По мере того как ровное дорожное полотно моста уходило под колеса машин, казалось, что дно Пропасти поднимается. От этого обмана зрения у Рашмики закружилась голова и возникло неудержимое желание распластаться на крыше машины, раскинув руки и ноги, чтобы не свалиться через край. Ей пришлось собрать всю свою отвагу, чтобы остаться на ногах, хотя она и согнула колени, сместив центр тяжести вниз.

Казалось, ширина дороги совсем ненамного шире каравана. Машины шли точно посредине, лишь изредка принимая вправо или влево, чтобы обогнуть толстый ледяной наплыв или другое небольшое препятствие. На полотне попадались вмерзшие камни, заброшенные сюда взрывами далеких вулканов. Некоторые были величиной с полколеса. Тот факт, что эти булыжники не разбили мост, придавал Рашмике уверенности. И коль скоро ширины полотна едва хватало, чтобы пропустить два ряда машин, составляющих караван, было нелепо думать, что здесь пройдет такое чудище, как собор.

В этот миг она заметила кое-что на дне Пропасти. Это была огромная – километр в поперечнике – залежь какого-то мусора. Темная свалка формой напоминала звезду, и, насколько Рашмика могла судить, ее центр находился почти точно под мостом. Поблизости от центра звезды виднелись останки каких-то сооружений. Напрягая воображение, можно было увидеть очертания разбитых машин; их контуры были сглажены пылью и щебнем.

Значит, какой-то собор все же пытался пройти по мосту.

Рашмика перебиралась с машины на машину, решив добраться до самой первой. Наблюдатели все так же лежали на своих платформах, лицом к раздутому шару Халдоры. Глядя на их зеркальные визоры, Рашмика вдруг представила себе десятки уложенных аккуратными рядами титановых яиц.

На следующей крыше, держась за ограждение, ее поджидал человек в скафандре. Друг друга они заметили одновременно; человек тотчас повернулся к девушке и поманил рукой в перчатке.

Она прошла мимо наблюдателей и одолела еще один раскачивающийся соединительный мостик. Караван опасно вильнул, чтобы пройти между двумя грудами камней, потом подпрыгнул и захрустел колесами на череде малых неровностей.

Рашмика не разобрала, какого типа скафандр на встречном. Может, и такой, как у наблюдателей, но те сверху всегда носили рясы. Сквозь серебристый зеркальный щиток ничего не было видно.

– Петр? – спросила она по общему каналу.

Ответа не было, но человек продолжал настойчиво манить ее.

Может, это ловушка? Квестор предупреждал: не стоит связываться с этим молодым человеком. Едва ли Джонс знал о том происшествии на крыше. Она очень сомневалась, что в ходе своего поиска успела нажить врагов, но и не тешила себя иллюзиями. Взять хотя бы квестора – вряд ли можно назвать его другом. С другой стороны, Джонс устроил ее в бригаду по расчистке Пути, – скорее всего, квестор заинтересован в том, чтобы она добралась до соборов целая и невредимая.

Рашмика пошла вперед, обдумывая разные возможности. Вскоре она узнала скафандр высокой защиты, плотно облегающий тело. Шлем и другие жесткие детали были оливково-зелеными, эластичные блестели серебром. В отличие от скафандров, которые Рашмика видела на паломниках, этот не носил религиозной символики, вообще никаких рисунков.

Лицевой щиток повернулся к ней. Она увидела глядящие через пластик пронзительные глаза; под высокими острыми скулами залегли тени.

Петр протянул руку и на ее запястье другой рукой открыл клапан. Оттуда он вытянул тонкий кабель с разъемом на конце и подал Рашмике. Конечно! Безопасная связь. Она взяла волоконно-оптический кабель и подключила к соответствующему разъему своего скафандра. Кабель обеспечивал прямую связь между скафандрами при отказе радиосвязи и других средств коммуникации. А еще он был незаменим для приватного общения.

– Рад, что ты сумела прийти, – сказал Петр.

– Хорошо бы, ты объяснил, зачем такая таинственность.

– Лучше перестраховаться, чем потом сожалеть. По правде говоря, я вообще не должен был говорить с тобой об исчезновениях, по крайней мере на борту каравана. Нас никто не слышал?

– Квестор подходил ко мне на два слова, после того как ты ушел.

– Неудивительно, – кивнул Петр. – Его нельзя назвать излишне религиозным, просто он знает, с какой стороны хлеб намазан маслом. Церкви платят ему за службу, вот он и не хочет, чтобы кто-то раскачивал лодку, распуская подрывающие веру слухи.

– По-моему, то, о чем говорил ты, нельзя назвать ересью, – сказала Рашмика.

– Это как посмотреть… Кстати, о «посмотреть» – разве не потрясающий вид?

Петр повернулся кругом, подчеркивая свои слова широким жестом. Рашмика с готовностью улыбнулась:

– Не знаю, что и сказать. Я не очень люблю высоту.

– Ну, перестань. Забудь об исчезновениях, забудь о своем поиске хотя бы на время. Оцени величие Пропасти. Миллионы людей никогда в жизни этого не увидят.

– У меня такое чувство, словно мы незаконно пользуемся чужой собственностью, – ответила Рашмика. – Может быть, вертуны соорудили этот мост только для того, чтобы им любоваться?

– Я почти ничего не знаю о вертунах. Но даже если твоя догадка верна, мы никогда не выясним, зачем им понадобился мост. Для нас важно другое: он есть и мы по нему едем. Верно же? По-моему, не любоваться такой красотой хотя бы изредка – большой грех.

Рашмика посмотрела вниз, на развалины в форме звезды.

– Интересно, квестор мне правду сказал? По мосту когда-нибудь пытался проехать собор?

– Говорят, такое было. Но записей в церковных книгах об этом нет.

Рашмика крепче сжала перила, все еще не в силах спокойно переносить вид огромной пропасти и такой далекой земли.

– Так что же это был за собор?

– Сектанты, раскольники, – ответил Петр. – Самостоятельная церковь, всего с одним маленьким собором. Они назывались нумеристами, не принадлежали ни к одной из клерикальных организаций и почти не поддерживали торговых отношений с другими церквями. Система их верований была… странной. И дело не в конфликте с другими доктринами. Для начала, они были политеистами. Большинство церквей строго монотеистичны, крепко связаны с древними авраамическими религиями – я их называю церквями огня и серы. Один Бог, один рай, один ад. Но те, что устроили свалку там, на дне Пропасти… они были необычные. Многобожцев хватало всегда, но эти создали своеобразную картину мира, всю космологию, целиком, – настолько ортодоксальную, что исключалась всякая возможность завести межрелигиозный диалог. Нумеристы были чокнутыми математиками. Они видели в науке о числах высшую благодать, единственный возможный и действенный способ приблизиться к святости. Верили, что во всех математических понятиях живут боги: свой бог в интегралах, свой – в натуральных числах, свой – в нуле. Были у них и младшие, подчиненные боги: иррациональных чисел, дифференциального исчисления. Другие церкви не могли терпеть такие чудачества. Поэтому нумеристов подвергли остракизму, после чего они довольно скоро окончательно спятили, превратились в параноиков.