Джордж Мартин - Рука мертвеца

– Черт, – сказал Джэй. – У парня вообще были друзья?

– Ну, – в раздумьи произнесла Авария, – должны быть.

– Примечательные слова, – сказал Джэй.

– Я знаю многих, для которых Копатель был как заноза. Он мог сильно раздражать, но была у него и привлекательная сторона. Вы будете удивлены. Многие, про которых он писал, просто влюблялись в него. – Она задумалась. – По крайней мере до публикации, – добавила она.

– Ужасно, – сказал Джэй без особого энтузиазма. – Послушайте, – начал он, – не можете ли вы… – Внезапно его мысль переменилась, и он замолк.

– Джэй? – прервала молчание Авария. – Вы в порядке?

– В полном, – сказал он, – но меня только что посетила странная идея.

Солнце сияющей монетой стояло высоко в небе, обжигало сквозь грязную городскую дымку и покров облаков, неподвижно висевших в плотном воздухе. От жары и влажности дышать было тяжело. Бреннан и Дженифер терпеливо стояли в очереди, извивающейся перед входом в церковь Пресвятой Девы Вечной Скорби. Джокертаун себя уважал и хотел достойно проводить Хризалис.

Люди входили, вползали, впрыгивали и проскальзывали в церковь мимо пары скучающих копов, поставленных у входа. У властей по крайней мере хватило ума поручить это Кенту, местному джокеру-полицейскому, но Бреннан не мог понять, кого полиция может найти в толпе, где многие носят маски. Они едва взглянули на Бреннана, лицо которого полностью закрывала маска, уделив все внимание Дженифер, которая в своем черном платье выглядела куда лучше Бреннана.

Церковь была набита битком. Все скамьи заняты. Бреннан и Дженифер устроились стоять позади, возле гудящих вентиляторов, пытающихся разогнать спертый воздух. Сплошь покрытый цветами гроб с Хризалис был установлен рядом с алтарем. Слышался громкий быстрый звук, издаваемый бусинками членов общества «Живых четок», читающих молитвы за упокой души Хризалис.

Процессия началась вслед за последней молитвой. Во главе ее мальчик-служка из джокеров нес бронзовую спираль с распятым джокерским Иисусом. За ним еще два служки – мальчик без видимого рта и девочка, у которой их было слишком много, – махали кадилами, испуская облака болезненно-сладковатого ладана в уже пропитанный ароматами воздух. Далее следовали другие служители, среди них священники, участвующие в заупокойной мессе. Замыкал шествие отец Сквид, одетый в свой лучший стихарь. На нем была вышита сцена, изображающая мадонну-натуралку, повернувшуюся спиной к джокерскому Иисусу, в то время как два джокера и маленький утонченный человек с рыжими волосами, одетый в белый халат ученого, снимали Его со спирали и облачали Его в похоронный саван.

Они миновали первую скамью, где сидели самые уважаемые провожающие. Одетый в пурпурно-золотой камзол сидел рядом с загорелым человеком в черном костюме, который явно чувствовал себя неуютно. Тут же сидел человек с похожим на череп лицом. Это был, как понял Бреннан, Чарльз Даттон, партнер-вкладчик «Дворца». Следующую скамью заполняли служащие «Дворца», но среди них не было ни Саши, ни Элмо.

Отец Сквид дошел до алтаря, пристроил служебник на место, обернулся и сказал своим мягким печальным голосом, широко разведя поднятые руки:

– Давайте помолимся.

Началась месса. Похожая на те католические мессы, что Бреннану изредка случалось посещать в детстве, она несла некоторые отличия в символах и ритуале. Когда началась первая молитва, все сняли маски. Бреннан нерешительно оглянулся в поисках копов, но те либо вообще не заходили в церковь, либо находились где-то в другой ее части. Он с Дженифер сняли маски, и никто не удостоил их вниманием.

Немногочисленные в ходе мессы обращения к Матери скрывали странную символику, отражающую ту неоднозначную роль, которую она играла в джокерской теологии Церкви Иисуса Христа. Бурная же хвала, воздаваемая Отцу, несла на себе примирительный оттенок, как если бы он был мстительным богом Ветхого Завета, спасающим одной рукой и карающим другой.

Во время причастия алтарные служки, мальчики и девочки, разошлись по рядам с корзинками, освященными отцом Сквидом. В этих корзинках были хлебцы, которые служки передавали сидящим на скамейках с краю, а те, отломив себе кусочек, передавали их дальше.

После причастия отец Сквид призвал к алтарю Тахиона, чтобы тот произнес поминальную речь. Когда Тахион подошел к перилам, Бреннан внезапно понял, что отец церкви, тот маленький изящно сложенный человек с рыжими волосами, внешне – вылитый Тахион. Это, подумал он, вызывает у всех странные чувства, но широкое эго пришельца, вероятно, в состоянии с этим справиться.

Единственным траурным элементом в одежде Тахиона была черная повязка на правой руке. Его пурпурный камзол сплошь покрывали золотые галуны и висюльки, как мишура покрывает рождественскую елку, что на похоронах выглядит странно. Но Бреннан напомнил себе, что он наследник инопланетной культуры с ее странностями.

Тахион взошел на кафедру и вынул платок, чтобы вытереть глаза. В церкви было жарко, и Тахион, видимо, задыхался в своем бархатном камзоле. Лицо от жары покраснело, а медные кудри от пота были мокрыми. Его глаза также были красными, и Бреннан понял, что он плакал. Открытое выражение чувств умаляло его в глазах иных, но не Бреннана. Не однажды Бреннану довелось убедиться, что у Тахиона под фатоватой внешностью скрывается железная основа, и он в действительности завидовал способности Тахиона выражать чувства.

Тахион оглядел собрание. Он был мрачен, охрипший его голос был так тих, что его нелегко было различть на фоне шума вентиляторов.

– Точно год назад, в двадцатых числах июля 1987-го, мы собирались в этой церкви на похороны Ксавье Десмона. Поминальную речь говорил я, как я это делаю сейчас в память Хризалис. Это честь для меня, но грустная правда в том, что я устал хоронить друзей. С их уходом Джокертаун обеднел, как обеднела моя – и ваша – жизнь. – Он остановился, собираясь с мыслями.

– Панегирик есть речь, произносимая в похвалу кому-либо, но этот мне дается с трудом. Я называл себя другом Хризалис. Я часто с ней виделся. Даже объехал с ней вокруг света. Но сейчас я понимаю, что на самом деле ее не знал. Я знал, что она называла себя Хризалис, что жила в Джокертауне, но не знал ни ее имени при рождении, ни где она родилась. Я знал, что она разыгрывает из себя уроженку Британии, но не понимал почему. Знал, что она любит «Амаретто», но не знал, что смешит ее. Знал о ее любви к тайнам, к тому, чтобы управлять, что она любила принимать холодный и неприступный вид, но не понимал, что заставляет ее вести себя подобным образом.

– Все это пришло мне в голову, когда я летел из Атланты, и я решил, что если не могу в своей речи восхвалить ее , то могу восхвалить ее дела. Год назад, когда на наших улицах разразилась война и наши дети оказались в опасности, Хризалис предложила свое обиталище – свой «Дворец» – в качестве убежища и крепости. Это было опасно для нее, но Хризалис никогда не пугали опасности.