Джордж Мартин - Туз в трудном положении

– Я видел на улице машину с нацистами, – сказал он. – С нацистами в военной форме.

– Ку-клукс-клан тоже здесь. – Хартманн покачал головой. – Тут потенциал для серьезной конфронтации. Крайне правые любят такое: это привлекает к ним внимание публики.

– Хорошо, что Черепаха здесь.

– Да. – Хартманн пристально на него посмотрел. – Ты с Черепахой не был знаком?

Джек вскинул руку:

– Прошу вас! – Он улыбнулся, чтобы спрятать нервозность. – Давайте ограничимся одним примирением в день, ладно?

Хартманн нахмурился:

– У тебя с ним какие-то проблемы?

Джек пожал плечами:

– Насколько я знаю, нет. Я просто… вроде как ожидаю, что будут.

Хартманн шагнул к Джеку и положил руку ему на плечо. В его взгляде появилась озабоченность.

– Ты комплексуешь, Джек. Ты считаешь, что все будут настроены против тебя из-за твоего прошлого. Тебе следует открыться, позволить окружающим тебя узнать.

Джек уставился на кофе, который перемешивал, и вспомнил о том, как спиральный спуск Эрла Сэндерсона завершился крушением у его ног.

– Хорошо, Грег, – сказал он, – я попытаюсь.

– Ты играешь в моей кампании важную роль, Джек. Ты возглавляешь калифорнийскую делегацию. Я бы не выбрал тебя, если бы ты не годился для этой роли.

– Вас из-за меня могут критиковать. Я вас предупреждал.

– Ты – важная фигура, Джек. Ты символизируешь нечто дурное, случившееся очень давно, – нечто, чего мы стремимся снова не допустить. Остальные из Четырех Тузов стали жертвами, но и ты тоже был жертвой. Они заплатили тюремным заключением, изгнанием или своей жизнью, а ты… – Хартманн одарил его своей мальчишеской полуизвиняющейся улыбкой, – …может, ты заплатил самоуважением. Кто скажет, не важнее ли это по большому счету? Их мученья закончились, а твои – нет. По-моему, счеты давным-давно закрыты и все заплатили слишком дорого. – Он сжал Джеку плечо. – Ты нам нужен. Ты нам важен. Я рад, что ты с нами.

Джек воззрился на Хартманна. Это циничное высказывание звучало у него в голове погребальным звоном. Неужели Грег серьезно может поставить жизнь, здравый рассудок и тюрьму вровень с его собственной никчемной потерей самоуважения?

Наверняка за своей маской искренности Хартманн смеется – издевается над ним!

Джек тряхнул головой. С момента их встречи на «Крапленой колоде» Хартманн стал человеком, которому удавалось примирить Джека с самим собой. Сказанное им сейчас мало чем отличалось от того, что он говорил Джеку прежде. Тем не менее сейчас это высказывание казалось бездумной позой политикана, а не словами искреннего друга.

– Грег, что случилось? – невольно вопросил Джек.

Хартманн опустил руку и отвернулся.

– Прошу прощенья, – сказал он, – немного перенапрягся.

– Вам нужен отдых.

– Думаю, он нам всем не помешал бы. – Хартманн откашлялся. – Чарльз сказал, что ты вчера очень нам помог.

– Просто обеспечил нескольким конгрессменам выпивку и трах.

Хартманн хохотнул.

– Чарльз сообщил мне их имена и телефоны их номеров в отеле. Как только мы позавтракаем, я им буду звонить. Возможно…

Дверь открылась. Джек вздрогнул, проливая кофе. Он повернулся и увидел – не Хирама Уорчестера, а Эми. Стыдясь своей нервозности, Джек потянулся за салфеткой.

– Извините, что прерываю вас, джентльмены. Мне только что позвонили из Джокертауна. Возникла потенциальная проблема. Только что в Нью-Йорке нашли убитой Кристалис. При этом были задействованы способности тузов.

Джек почувствовал изумление. Он несколько месяцев провел рядом с Кристалис на «Крапленой колоде», и хотя никогда не мог чувствовать себя в ее обществе непринужденно – органы и мышцы, видимые сквозь прозрачную кожу, слишком остро напоминали Джеку о том, что он видел во время Второй мировой и в Корее – он чисто абстрактно восхищался тем, как Кристалис живет со своим уродством, ее культурной речью, мундштуком, старинными игральными картами и суховатыми манерами.

Лицо Хартманна окаменело. Когда кандидат в президенты заговорил, голос его звучал напряженно:

– Какие-нибудь подробности известны?

– Похоже, забили до смерти. – Эми поджала губы. – Барнет сможет устроить из этого пропаганду: это очередная «разнузданность диких карт», которой необходимо положить конец.

– Я ее хорошо знал, – выдавил из себя Хартманн.

Его похожее на маску лицо казалось странным для человека, который всегда был таким открытым со своими друзьями. Джек задумался, нет ли у этой смерти каких-то аспектов, которые ему не известны.

– Тони Кальдероне прилетел вчера поздно вечером, – сказала Эми. – Может, вам стоит поручить ему подготовить заявление на случай, если Барнет попытается это использовать.

Хартманн вздохнул.

– Да, придется. – Он повернулся к Джеку. – Джек, боюсь, что мне придется тебя оставить.

– Мне уйти?

В устремленном на Джека взгляде Хартманна снова появилась озабоченность.

– Я был бы очень тебе благодарен, если бы ты остался. Вы с Хирамом Уорчестером – два моих самых выдающихся сторонника. Если бы вам удалось уладить ваши разногласия, это очень много для меня значило бы.

Джек на секунду задумался о том, удалось ли Иуде Искариоту и святому Павлу уладить свои разногласия.

Он вздохнул. Рано или поздно через это пройти придется.

– У меня к Уорчестеру претензий нет, Грег. Это у него ко мне они есть.

Хартманн улыбнулся.

– Вот и хорошо, – сказал он.

Он снова поднял руку и сжал Джеку плечо.

После того как Хартманн с Эми ушли, кабинет резко опустел. Джек смотрел, как на столе стынет завтрак.

Планер Эрла у него в голове падал снова и снова.

9.00

– Сара, – сказал Рикки Барнс, – тебе надо бросить всю эту историю с Хартманном. У тебя крыша едет. У тебя развивается навязчивый невроз.

Они сидели за круглым столиком, застеленным зеленой клетчатой клеенкой, у окна «Ле Пип». На улице группа делегатов из какого-то сельскохозяйственного штата в аляповатых галстуках ехала вниз по выложенным плитками внутренностям торгового центра «Пичтри» в направлении вестибюля отеля «Хайатт». Вокруг другие делегаты сражались с декоративными папоротниками за место, пытаясь подкрепиться низкокалорийной «новой яичной кухней». Им приходилось выбирать между ней, фастфудом и ресторанами отеля, где все места были зарезервированы до конца столетия.

– По словам «Роллинг стоунз», это болезнь века, – ответила Сара Моргенштерн, разламывая омлет вилкой.

В этот день ее волосы цвета инея были зачесаны слева направо. На ней было простое розовое платье, доходившее до колен, черные капроновые чулки и белые туфли на танкетке.

Барнс отправил в рот кусок омлета с тофу и шпинатом. Пиджак его строгой двойки висел на спинке стула. Белая рубашка и подтяжки делали его похожим на пастора-методиста времен «Пожнешь бурю», но круглые очки в тонкой золотой оправе выбивались из этого образа.