Грег Бир - Город в конце времен

Главк подтянул соседние мировые линии к своей собственной — напрямую меняя обстоятельства, вместо того чтобы уклоняться от них. Джек никогда не слышал о чем-либо подобном – а впрочем, он был еще молод. Он сосредоточился на мощи этого человека, на его умении и навыках, силясь прочувствовать свой путь до любой возможности вновь сбросить путы. Главк был крепок, но Джек еще крепче: он умел обследовать все вероятные пути, несмотря на растекавшуюся патоку. Он не даст себя удержать, даже этим двум; его не пришпилишь булавкой.

Главк опустил взгляд.

– Ты хочешь убежать, но все дороги кажутся хорошими. Куда свернуть? Я счастливый человек. Все дороги кажутся мне сладкими – и, стало быть, тебе тоже. – Он дернул округлым плечом в сторону компаньонки. – Пенелопа, он нам не верит. Хочет нас покинуть. Убеди его.

Громадная женщина запрокинула голову и стряхнула с себя длинный коричневый дождевик – широкие обнаженные плечи блеснули влажными ямочками отпотевающего теста.

Джек не мог отвести взгляд.

Под плащом она не носила ничего и в то же время не была обнаженной. Темно-желтые массы прикрывали ее опухшие неблагопристойности. Тело обернуто в кишащее одеяло из хищных ос – тысячи насекомых роятся, пульсируют медленными волнами по вялой плоти, в облаках зудящего гула обволакивают колени и лодыжки. Живая мантия.

Единственный подлинный ужас во всем существовании Джека, единственный фатум, которого он не в состоянии избежать: рой злых, жалящих существ. На уроках боли он усвоил, что колонии насекомых вычерчивают свои собственные, спутанные дорожки судьбы, тысячи индивидуальных мировых линий, слипшихся комом переваренных спагетти, с узлами неистовой решительности. Осы, пчелы, даже муравьи способны развернуться веером и блокировать его решения, болотистой трясиной засосать его броски с пряди на прядь промеж бесконечных фатумов мира.

В свое время осы помогли уяснить пределы его таланта, и они же сделали его особо чувствительным к их яду: стоит вонзиться еще одному жалу – и может наступить конец.

Им известно, кто я такой!

Осы поднялись взвесью черного тумана, испаряясь с тела женщины, метеорами проскакивая из угла в угол. Утратив покровы, Пенелопа все с той же отсутствующей улыбкой беззастенчиво явила взору Джека валики жира, тяжело обвисшие на могучих, как древесные стволы, ногах.

Осы заполонили квартиру. От пикирующих, мечущихся насекомых не убежать.

– Пенелопа, дорогая, давай сделаем то, что мы умеем лучше всего, – предложил Главк. – Давай поможем этому несчастному молодому человеку.

При всем своем объеме Пенелопа была на редкость подвижна, но ни в какое сравнение не шла с ловкостью Главка. Комнату залило море цепких лап и гудящих крыльев; маленькие, жесткие, полосатые брюшки били в воздух длинными жалами; фасетчатые черные глазки шарили по сторонам и ненавидели, пока наконец и насекомые, и люди не стали напоминать единую, цельную тварь.

Нарастал шелестящий, гулкий шум, будто кто-то тасовал гигантские карты, швыряя, шлепая, вбивая их в назначенные места.

И тогда Джек сделал ход.

Уклонившись от выброшенных вперед рук Главка, юноша отлип от патоки и страха, метнулся сквозь сотни, тысячи фатумов, пронзая целые бунты сплетенных канатов судьбы, выкладываясь до предела, до последней толики силы – лишь бы увернуться от страшных жал.

Главк молча разглядывал распростертое тело. На его жесткие, крутые черты набежало облачко сомнения. Бывший ученик старого горбуна помнил, какими несчастными и растрепанными выглядели умирающие птицы, когда он швырял их в придорожные канавы на радость крысам.

– Сбежал? – спросил он, нагибаясь над телом.

– Нет, он здесь, я его вижу, – рассудительно заметила Пенелопа, помахивая ручищей, на которой все еще копошились сотни ос.

Нахмурившись, Главк внимательно присмотрелся к Джеку. Из широко распахнутых глаз юноши вытекал пустой ужас.

Главк нагнулся и ладонями похлопал по карманам жертвы. В легкой курточке – кусок сложенной бумаги. Он сунул руку внутрь. Болевая игла вошла до самого локтя, и он даже клацнул зубами, но пальцы не разжал.

Вот она, бумага. Нет нужды вызывать Уитлоу, чтобы тот подтвердил правильность объекта охоты. Однако Главк не решился изымать шкатулку.

Дичь положено доставлять непотрошеной.

Первая дальняя прядь, которую достиг Джек, чуть не выбила из него последние остатки чувств. Сиэтл бросало на волнах чудовищного землетрясения. Он соскочил с этого пути, едва успев увернуться от очередного удара снизу, и наискось бросился сквозь калейдоскопические вспышки альтернатив. Наконец цвета потускнели, а мерцание замедлилось. Он ударился о нечто, ранее ему не встречавшееся – впрочем, ныне пережитое ему тоже не доводилось испытывать, – ударился о баррикаду или стеклянистую мембрану. На миг показалось, что за нее можно заглянуть, но его сразу оттащило назад, защищая – приструнивая.

То, что лежало за мембраной, было хуже ситуации, в которой он сейчас находился, а если говорить о его ситуации, то…

Побег закончился. Он был ошеломлен, выжат – требовалось время прийти в себя. Таких мировых линий ему еще не встречалось.

Эта прядь была мертва . При первом же вдохе и нос, и легкие заполнило золой и прахом. Здание, которое он некогда на пару с Берком именовал своим домом, не изменило ни форму, ни габариты – однако все жизненные силы из его стен и перекрытий как будто высосали. Больной, робкий свет падал сквозь разбитое окно. С треснувших стен медленно осыпалась краска. Растекшаяся в воздухе влага не освежала пересохшую глотку, а скорее жгла, как кислотный туман. Теряя равновесие, Джек выбросил вперед ногу – и ступил на ковер из стальных шприцев, сотнями засыпавших пол.

Что-то шевельнулось в уголке глаза, на краю поля зрения. Он вихрем повернулся, хрустя раздавленными иглами, – этот Джек был обут в ботинки на крепкой, толстой подошве. Комната пуста, молчалива, если не считать шелеста облетающей краски. Он вскинул обнаженные по локоть руки и уставился на них, не веря своим глазам, – кожа испещрена затягивающимися, болезненными струпьями, многочисленными следами уколов…

Не важно, что это за место – он был уверен, что увильнул от Главка и его исполинской, тестообразной партнерши. Впрочем, радости эта мысль не принесла. В последнее время у него появилось свойство вырываться слишком далеко, сдвигая не только собственное немедленное будущее, но и характеристики выбираемого мира.

К примеру, он бежал от Эллен – и очутился на линии, где испытал жгучую потребность набрать телефонный номер, указанный в газетном объявлении, не предчувствуя жутких последствий. Плохой план, плохие последствия.