Грэй Грин - Кетополис: Киты и броненосцы

– Новостей нету ли? – Робкая надежда гасла, разбивалась о тупое равнодушие рыбьего взгляда.

– П-простите, фру, – с каждым разом голос морлока становился все глуше, – п-простите. Наши женщины, они все похожи… Трудно п-понять… вспомнить.

Лидия Ван-дер-Ваальс разводила руками, что поделаешь, мол. Морлок согласно кивал. Он всегда соглашался, говорил шепотом, подобострастно улыбаясь. Уголки лягушачьих губ поднимались кверху, обнажая голубоватые десны. Только однажды. Один раз за десять лет, под утро взваливая на плечо брезентовый тюк, обернулся и выдавил.

– Фру, им больно?

Лидия не ответила. Полезла в кисет. Тогда лысый положил ношу на пол, впервые за много лет присел на оттоманку и заговорил. Заговорил быстро, почти не запинаясь. Лидия попыхивала трубочкой, щурилась, не перебивала.

– …где-то в верхнем городе, может быть, живет моя мать. Не ищу… Я – нелюдь… Зачем я ей? Ты с-странная, фру. Я думаю, – он моргнул, под полупрозрачными веками перекатывались огромные глазные яблоки, – думаю, ты нас ненавидишь… Не п-помощь это – месть. Думаю. Но совет решил п-поверить…

– Не дури… Если выйдет что, так только рада буду. Пока жива и силы имеются – обошью пузырями подземок, не жалко. А что не люблю вас, оно верно. Только, милый, нету во мне зла и мести. Шью, стараюсь, да никак не выходит. Спрашиваешь, зачем мне эта забота надобна? Так дочку я жду, – бесстрастно пояснила Лидия. – То, что девки ваши все на одно лицо, – сама вижу. Но если разыскать надежды нет, если вправду концов не осталось, все одно – ты ее ко мне приведешь. В годы входит Марточка. Вот и получается, что придет и ее очередь на раскрой. А я к тому времени руку набью – глядишь, и верну ей человечье.

– А не выйдет? Наверху долго жить не сможет, если т-только… – Морлок хотел было что-то добавить, но передумал…

– Отыскать бы… Поправлю, подлатаю дочечку. А нет, так за ней уйду в подземелья ваши гнилые, – шептала вдова.

– С-странная фру. Вы здесь все с-странные. В доме. Хожу наверх часто. Много видел. Здесь с-странно, с-страшно. Но совет решил, и мы с-согласны с советом. – Лысый задергал длинными пальцами концы капюшона.

– Давно спросить думала. Вот те, кто вам младенцев продает… Что за люди? Может, через них узнать про Марточку, денег дать…

Вопроса гость не слышал. Закутанный в длиннополый плащ, он брел по длинной галерее, где гул бубенцов заглушал прочие звуки. Волочился по пыльному полу нетяжелый куль.

Лидия отняла ладони от ушей. Потянулась к кисету. «Боммм» – разнесло эхо над слободой. Через полминуты растворились дверцы деревянного домика – высунулась наружу крашеная птичка, прокуковала пять раз. Девочка застонала, выгнулась так, что хрустнули позвонки.

– Не прижилось, – выдохнула Лидия, нагнувшись над девочкой, потрогала разбухший живот, – не прижилось… Нелюди…

Малиновый бархат колыхался: из щелей сквозило. Лидия Ван-дер-Ваальс отдернула штору, распахнула окно. Влажный воздух ворвался в будуар, окутывая ледяной, пахнущей водорослями и рыбой дымкой зачехленные кресла, тумбы, заставленные безделушками, высокую кровать под резным балдахином. Погасли газовые светильники, комната подернулась зябким сумраком.

– Аннет! – закричала хозяйка зычно. – Аннет!

Та поднялась почти сразу, охнула, увидев распахнутые портьеры, бросилась греметь шпингалетами, зажигать свет. Когда огоньки вновь заплясали по ободранным шпалерам, Аннет обернулась и замерла. Хозяйка смотрела на нее пристально, сурово.

– Любишь ли меня?

– А как же, матушка? Одна ты у меня. Родненькая. Как же не любить?

– Тогда ложись. Кроить буду. – Лидия запустила руку в ящик трюмо, достала подушечку – атласное сердечко, утыканное тонкими иглами.

– Матушка, пожалей… Оставь. Дозволь помереть такой, какой боженька сотворил.

– Выходит, не любишь. Врешь!

– Истину говорю. Клянусь! Я ли не холила тебя, матушка. Ведь не будь меня, померла бы ты или умом бы тронулась. Когда Марточка пропала, я ли за тобой по улицам не рыскала…

– Гордыня замучила? – Лидия грозно сдвинула густые брови. – Прошлое мне поминаешь, дура?

– Матушка…

– Ложись! Надобно тебя с подземной сметать.

– Наживо? – выдохнула Аннет. И вдруг кинулась к дверям, опрокинув по дороге высокую подставку с медным подсвечником. Тот глухо упал на ковер, покатился… Лидия неожиданно ловко схватила служанку за волосы и резко дернула, запрокинув голову назад. Аннет завопила истошно, начала было отбиваться, но хозяйка умело сжала пальцами морщинистое горло, и Аннет стала медленно оседать на пол.

Тело морлочки – сухая оболочка гигантского шелкопряда – почти ничего не весило. Лидия подняла ее легко, прижала к груди, перенесла на кровать. Втащила Аннет на кушетку, уложила солдатиком. Пряжки сошлись на запястьях старой служанки, приковав ее к ложу, на котором еще секунду назад билась в судорогах девочка.

– Матушка… – слабо застонала Аннет, приходя в себя, – пощади.

– Дочку мою ты украла? – Лидия вдела в ушко красную нитку и, послюнявив пальцы, затянула узелок. – Не отпирайся. Больше ведь и некому. В доме тогда, кроме нас двоих, никого не было.

– Господь с тобой, – захныкала Аннет.

– Признавайся. Ты? И про дыру Саю ты растрепала вовсе не затем, чтоб отговорил он меня.

– Матушка…

Лидия взяла с тумбы ножницы, поднесла их к груди Аннет.

– Киты напели… Голубушка… Будто китов услыхала. – Аннет разрыдалась, забилась, закричала в голос: – Киты. И братец твой все обхаживал, слова ласковые говорил. Поверила…

– Признавайся.

– Прости, матушка… Сама не помню, как… Тряпицу мне братец твой передал, ты задремала, а я тряпочкой тебя и обтерла. И малютку взяла, а братец ее принял. А что дальше с Мартой случилось – не ведаю.

Аннет рассказывала, захлебывалась, плевалась жидкой слюной. Звенели, звенели, звенели серебряные колокольцы в голове у Лидии Ван-дер-Ваальс – модистки, вдовы купца Морского дома Мартена Ван-дер-Ваальса.

– …а потом ему уже и отказать боялась. Когда про ямищу братец узнал, пригрозил, что тебе все откроет и полиции. Боялась я. Все думала, ты, может, и простишь за преданность мою и службу, а только на каторгу тоже боязно. Киты напели, матушка! Ключ от дверцы, что из амбара во дворы ведет, вот он – на поясе болтается. А младенчика в окно каморы принять, до амбара дотащить и в яму сунуть – минутное дело.

– Нелюди, – Лидия изумленно уставилась на свои исколотые до крови пальцы. Отбросила игольницу-сердечко. Отстегнула ремни. – Уходи от греха подальше.

– Красавица моя! – Аннет бросилась в ноги хозяйке, но та переступила через смердящее туловище, брезгливо приподняв юбки.

Раз, два… шесть… семь. Соборный колокол глухо ударялся о вязкую паутину тумана. Лидия подошла к стене, поправила минутную стрелку. Кукушка высунула облупившийся клюв наружу, застыла на миг и, запнувшись, вновь затаилась под расписной крышей деревянного домика.