Грэй Грин - Кетополис: Киты и броненосцы

– Шкип, что вы вообще тут делали? – спросил Планкет, чтобы отвлечься.

– Кормил этих чертовых китов. И мученых тоже.

Фокси громко сплюнул и продолжил:

– Варил треску да мешал с маслом, свининой и сухарями. Работа не бей гарпуном, сам сдохну. Их было человек двадцать, мученых. Но хуже всего были киты. Эти чертовы проглоты жрали так, что по всему доку хруст стоял. Я закупал кальмаров ведрами, мелкую рыбешку без счета, рачков да креветок – бочками, а им все было мало… Ты вот, очкарик, знаешь, сколько жрет кит?

– Представляю, – протянул Планкет.

– Оно и видно.

Впереди что-то загремело, словно Фокси задался целью разбудить местного сторожа, а тот, обленившись, все не просыпается.

– Где же свет? – спросил Планкет.

– Сейчас, сейчас, юноша! – раздраженно отозвался старик из темноты. – У сухопутных ослов совсем нет терпения, одно проклятое упрямство. Как ты собираешься ходить на китобойце, юноша, если ты не в силах помолчать одну минуту?

– Я не собираюсь ходить на китобойце, – сказал Планкет, но тут темноту разорвала синеватая вспышка, и свет зажегся.

Планкет заморгал. Сквозь цветные пятна, скачущие перед глазами, механик увидел Фокси. Моряк замер у гигантского рубильника, прищурив глаза. Сейчас шкип сам напоминал «мученого» рядом с хитроумной электрической машиной.

– Вот и все, – сказал Фокси невозмутимо. – Пойдем, покажу товар.

Свет, поначалу резавший глаза, шел от единственной лампы, подвешенной на длинном шнуре под потолком. Жестяной конус абажура покачивался из стороны в сторону. Света едва хватало, чтобы выжелтить небольшой участок пола, заваленный мусором – обрезками потемневших медных шлангов, мотками проволоки, кусками кирпича и обрывками каких-то бумаг.

Под ногой звякнуло. Планкет наклонился и поднял заржавленные хирургические ножницы; лезвия слиплись. Планкет покачал головой. Нынешнее приключение нравилось ему все меньше.

Он огляделся. Интересно, где они? На каком-то складе? Голоса отдавались в помещении гулким эхом. Почти все пространство занимали два каменных бассейна, со шлюзами и отверстиями в стенах для откачки воды. Ближайший из бассейнов оказался пуст. Планкет на глаз оценил размеры – огромный, здесь могла поместиться по меньшей мере канонерская лодка. Больше всего бассейн напоминал сухой док.

– Друг мой, идите сюда! – донесся голос Фласка. Певец стоял у второго бассейна; лицо его победно светилось. Торопя компаньона, он замахал рукой.

Планкет отнюдь не разделял энтузиазма друга. Он пошел туда, едва передвигая ноги; перед глазами вставали мрачные картины: в каменной ванне, как в холодной могиле, лежит скелет морского чудовища. Никогда больше не рассекать ему волн, не взлетать победно над волной в солнце и брызгах – кости его обнажились, плоть истлела и высохла, драгоценный жир испарился. От прежней невероятной мощи остались одни кости… кости, да мутная черная жижа на дне. Тяжелый дух разложения, йода и морской соли стоял в воздухе. Планкет поежился.

Механик осторожно подошел к краю, заглянул. И отшатнулся. Сердце застучало на весь ангар. Озадаченный, Фласк почесал бороду.

– Друг мой, что же вы?

– Там, – сказал Планкет. Озноб пробежал по коже. – Там…

Он заставил себя снова заглянуть вниз.

Практически весь бассейн занимал голый остов гиганта.

На первый взгляд казалось, что левая половина головы у кита не пострадала. Правой не было и в помине – осталось лишь костяное ложе, где некогда находился мозг, жир и спермацетовая сумка; сейчас же там была пустота и тусклое свечение кости.

И только единственный глаз смотрел на Планкета со дна бассейна. Со всей ненавистью и болью, копившейся многие годы.

– Киты не летают, – сказал Фласк.

– Что? – не понял Планкет.

– Я говорю, есть такая поговорка: киты не летают. Она означает – не стоит браться за дело, к которому у тебя нет никаких способностей. А ты совсем не актер, прости, Норман. Тонкие переживания и драматические страсти не для тебя. Мне трудно об этом говорить, но… сейчас твое лицо больше напоминает гримасу. Вы переигрываете, друг мой.

– Уж кто бы говорил, – огрызнулся Планкет. – Лучше посмотри, видишь?

Размером глаз был с крупный грейпфрут. Планкет покачал головой; работу кто-то проделал филигранную, одна оптика чего стоит. Глаз соединялся с зеленоватыми пластинами, а вокруг – заклепки, винты, система латунных патрубков и калибровочные отверстия… Половина китового черепа была выполнена из меди; «чертова жестянка», как выразился бы Фокси. К черепу механизм крепился болтами.

Неужели кто-то пытался сделать из животного огромного автоматона? Зачем?

– Что все это значит? – спросил механик.

– Наплевать, – Фласк махнул рукой. К нему снова вернулось хорошее настроение. – Сейчас отдерем железки и…

Но, кроме таинственных механизмов, оставалась еще одна загвоздка.

– Это кашалот, – сказал Планкет.

– Вижу, – Фласк фыркнул в бороду. – Не дурак.

– И у него зубы.

Певец с шумом вдохнул.

– Естественно, у него зубы! Это же кашалот. Так, я все придумал – ты возьмешься с тонкого конца…

– Ты собрался прикрутить горбатому киту череп кашалота?

– Ну, естественно! Другого-то все равно нет.

Планкет выпрямился и сказал громко, чтобы слышал Лампиер:

– А у меня стойкое ощущение, что нас надули.

Фласк повернул голову.

– Ээ… В каком смысле, друг мой?

– Это не тот череп, – сказал Планкет. – Понимаешь? Нас провели.

Под взглядом компаньонов старый моряк вынул трубку и заговорил:

– Чем вы недовольны, ослы?! Что ж вы не пляшете от радости, как пляшет дозорный на грот-мачте, завидев фонтан, – когда даже бочки в трюме китобойца пересохли без сладкого масла, как пересыхают рты в жажду? Когда гарпун ржавеет, алча крови левиафана?! – закончив речь, Фокси внимательно оглядел слушателей. Похоже, его патетика цели не достигла.

Лампиер переступил босыми ногами.

– Насчет породы кита вы ничего не говорили, – заявил он.

Планкет сжал кулаки. Проклятый старый мошенник! Сколько времени они потратили – страшно представить. А если завтра утром черепа не будет в Музее, они пропали. Причем черепа с китовым усом, а не с зубами кашалота.

Фласк же сник, сдулся, точно воздушный шар.

– А ведь он прав, друг мой, – он посмотрел на механика, но тут же отвел взгляд, словно опасаясь, что молнии из глаз компаньона испепелят его на месте.

– Уж лучше бы мы взяли надувного кита! – крикнул Планкет.

Он в сердцах пнул стену бассейна и изменился в лице. Фласк, всю жизнь придерживавшийся правила, что не стоит пинать кирпичи, сочувственно улыбнулся.

– Ничего не изменишь, друг мой, – сказал певец. Он положил руку на плечо Планкета, но механик отдернулся, как от ядовитой змеи. – Другого черепа у нас нет, а в карманах уже гуляет ветер…