Станислав Лем - Хрустальный шар (сборник)

Он видел ее круглый год почти ежедневно, когда спешил, а точнее, бежал в лабораторию. Краткий миг он колебался на границе воспоминания, потому что оно было частью другого образа: запруженная улица, узкий перекресток, трамваи, большая вывеска аптеки и черная угловая пристройка. Из-за этой пристройки она и выходила чаще всего. Круглая шляпка пыталась удержать рассыпающиеся золотые волосы, обрамляющие белое лицо. Сейчас она была такой, какой он помнил ее по редким снам: глаза как два больших сапфира и красные губы красивой формы. Смешное замешательство прошло, хотя сначала он хотел отступить, но взгляд лучистых глаз упал на него, и он заметил в них блеск узнавания. Он тотчас улыбнулся и снял шляпу, садясь рядом.

Он вовсе не жаждал этого знакомства. Для его воображения было достаточно самого незначительного импульса – в планах немедленно выстраивались очертания, уже звучали глубокие, выразительные диалоги, ситуации менялись ярким сценическим образом. И он знал, что действительность никогда еще не подтверждала его видений, потому что он не умел сблизиться с кем-либо так, чтобы не составить прежде гипотетического изображения, воображаемого образа личности. А разочарований накопилось уже много.

Сидя рядом с ней, он бросил осторожный взгляд на ее профиль и сразу же вспомнил Кристину. Это имя тогда вскружило ему голову. В нем было что-то кристаллическое: не огонь, но ясный блеск, холодный и замкнутый математической конструкцией. Лицо как на камее. Красота целого, та, которая не является поверхностной легкостью, приближенной к американскому стереотипу, а сразу гибнущая вместе с завивкой, губной помадой и мимической игрой жеманности. Разве это не могло ввести в заблуждение?

Еще как, и даже жестоко. Он хотел, чтобы его принимали всего целиком, вместе со всеми несуразностями, а его сразу же назначили гением. В этой позе он продержался четыре месяца. Ужасно долго для него. Видимо, он с самого начала встал на ложный путь и потом вынужден был его придерживаться, а от этого зависит все.

Он решил откашляться, прежде чем начать говорить, но тут вдруг, совершенно неожиданно, сказал:

– Видимо, нам нужно поговорить, правда?

Она посмотрела на него. Да, ее лицо было красивым именно той красотой, какую он ценил больше всего, – все ее горизонты, так он называл отдельные контуры при переходе от en face до профиля, были прекрасны. Они не захватывали врасплох броской игрой форм ни при каком расположении, не противоречили сами себе.

– Полезно сопоставить идеальное видение с действительностью – это поучительно, – добавил он.

Глаза девушки сказали ему, что он может так говорить.

– Полагаю, вы работаете в университете – гуманитарий?

Этот дельный ответ порадовал его.

– Вы думаете, что я один из зашуганных ассистентов какой-нибудь бумагопожирающей знаменитости? Что-то в этом есть. Нет, я не гуманитарий, – медицина.

Он чувствовал, что они уже познакомились и теперь нужно пройти через все геенны и небеса этикета. Попробовал пойти напрямик:

– Вы уже давно заметили меня, так же как я вас? Женщины умеют смотреть не глядя.

– Конечно. Вы всегда носили такой набитый портфель, вот я и подумала, что вы книжный червь.

И замолкла.

А когда смотрела на него так спокойно, его охватило нетерпение. Ему хотелось вырвать инициативу из ее рук и быстро, немедленно показаться в подлинном свете, не для того, чтобы возвыситься, а для претворения истинной пропорции. «Правда, еще раз правда, и только правда», – подумал он. И одновременно в этом было что-то возбуждающее. Никто, даже Керч, не знал еще, что ключевой эксперимент удался. Эта чужая женщина будет первой.

Он подвинулся ближе.

– Я работаю у профессора Ширло, – сказал он. – Это довольно любопытная история: я вообразил себе, что с помощью радиоактивного излучения можно вылечить рак.

Она слушала внимательно. Женщины умеют внимательно слушать, даже когда ничего не понимают, но здесь было иначе. Он хотел, чтобы так было.

– Так вот, суть моего замысла заключалась в бомбардировке ракового белка определенными электрическими частицами, обломками расщепленных атомов. В прошлом году я установил соответствующую аппаратуру и засучил рукава. Три месяца назад я приступил к опытам и для начала загубил сто двадцать морских свинок.

Выражение ее лица подзадоривало его.

– Вы знаете, я привил им рак, так называемые папилломы. Так вот, рак исчезал, но свинки гибли вскоре после этого. Я начал уменьшать дозы. Потом мне пришло в голову, что излучение не должно действовать снаружи: это как если бы мы пытались удалить ненужный нарост с человеческого тела, отстреливая его из автомата. Лечебный фактор должен быть внутри системы, в самой клетке.

– Кажется, иглы с радием вкалывают прямо в опухоль, я где-то читала об этом, – заметила она.

Он обрадовался.

– Да, это правда, но и в этом случае воздействие осуществляется снаружи. Это не естественный путь, как видите. Слепое воздействие. Я решил так изменить белок раковых клеток, чтобы они сами себя уничтожали. Нужно было делать инъекции препарата, в которых действующим фактором является радиоактивная сера. Это такой искусственно созданный элемент, который самопроизвольно распадается. Эти опыты продолжались целый месяц, и результат был таков: из двадцати раковых свинок я совершенно вылечил шестнадцать. После чего я решил приступить к эксперименту на человеке.

Теперь она смотрела на него, только на него.

– А те четыре свинки? – тихо спросила она.

– Это нормально. Не бывает идеального лечения. Никакое лекарство и никакая прививка не излечивают заболевания в ста процентах случаев. Так вот, я решил провести эксперимент и провел его. Соответствующее количество раковой ткани я привил в икроножную мышцу человека, а через сорок восемь часов приступил к терапии. Через три дня остатки неоплазматических масс исчезли – это сегодня. Сегодня утром я установил, что от них не осталось и следов. Регенерационный процесс может продолжаться еще пару дней, но это чепуха.

Он знал вопрос, который сейчас прозвучит. Неисследованный лабиринт мегаломании…

– А кто был этот человек?

– Которому привил рак? – Он еще делал вид, будто не был уверен, что правильно понял вопрос. Проклятая игра! – Это я.

Она невольно посмотрела на его ногу, затем перевела взгляд на лицо.

– Вы знаете, вся беда в том, – признался он с глубочайшей искренностью, – что сегодня я должен еще раз сделать инъекцию этой радиоактивной серы, чтобы исследовать возможное вредоносное воздействие. Это меня не очень радует, но…

– Не делайте этого!

– Не делать? – тихо повторил он, глядя уже не на нее, а вдаль. Главное, не опуститься до бесстыдного вранья. «Ах, дорогая моя, я должен. Человечество будет обязано мне жизнью».