Вероника Рот - Мятежная

– Подожди, ты сказал, они стали выжидать? – спрашивает Калеб. – А чего именно они ждали?

– Когда мир начнет разваливаться на части, – отвечает Эдвард. – Что сейчас и происходит.

В проеме появляется сурового вида женщина с помутневшим глазом. Другим, здоровым – она оглядывает всех нас.

– Бродяги? – спрашивает она.

– Не совсем, Тереза, – отвечает Эдвард, показывая большим пальцем через плечо. – Вот это – Тобиас Итон.

Тереза пару секунд смотрит на Тобиаса и кивает:

– Точно, он. Подожди.

Она захлопывает дверь. Тобиас судорожно сглатывает, его кадык прыгает.

– Ты знаешь, кого она должна позвать? – спрашивает Калеб у Тобиаса.

– Калеб, будь добр, заткнись, – отвечает он.

К моему удивлению, брат подавляет свое врожденное любопытство, приведшее его к эрудитам.

Дверь снова открывается, и Тереза отходит в сторону, пропуская нас внутрь. Мы входим в бывшую бойлерную, из всех стен торчат трубы и механизмы. Это настолько неожиданно, что я сразу ударяюсь локтями и коленями. Тереза ведет нас через лабиринт из железных конструкций в противоположный конец помещения, где над столом с потолка свисают несколько лампочек.

У стола стоит женщина средних лет. У нее вьющиеся черные волосы и оливковая кожа. Ее лицо жесткое и угловатое, почти что некрасивое.

Тобиас сжимает мою руку. В это мгновение я понимаю, что у него и у женщины носы одинаковой формы. На ее лице он кажется слишком крючковатым и длинным, но совершенно нормален для мужских черт. Я замечаю и другое сходство. Такая же мощная нижняя челюсть, выразительный подбородок, приподнятая верхняя губа, торчащие уши. Только глаза у нее не голубые, а темные, почти черные.

– Эвелин, – говорит он. Его голос немного дрожит.

Эвелин – имя жены Маркуса, матери Тобиаса. Я отпускаю его руку. Всего несколько дней назад я вспоминала ее похороны. А теперь она стоит передо мной, и ее взгляд холоднее, чем у любой другой женщины из Альтруизма, которых я когда-либо видела.

– Привет, – говорит она, обходя стол. – Ты выглядишь старше.

– Да, еще бы. С течением времени это со всеми случается.

Он знал, что она жива. Как давно он это выяснил?

– Ты наконец-то пришел… – с улыбкой начинает она.

– Не по той причине, о которой ты думаешь, – перебивает он. – Мы бежали от эрудитов, и единственным шансом на успех было сказать твоим кое-как вооруженным лакеям свое имя.

Должно быть, она его злит. Но я не могу отделаться от одной мысли. Знай я, что моя мама жива, – я не стала бы с ней разговаривать так, как сейчас говорит со своей матерью Тобиас. Независимо от того, что она мне сделала.

Мне становится больно. Я пытаюсь выбросить все лишнее из головы и сосредоточиться на происходящем. На столе лежит большая карта, покрытая непонятными отметками. Очевидно, карта города. На стене висит доска, на которой расчерчена таблица. Но я не могу разобраться, что в ней, она сделана стенографией, которой я не знаю.

– Хорошо, – продолжая улыбаться, говорит Эвелин, но уже без прежнего оттенка веселья во взгляде. – Тогда представь мне твоих товарищей-беженцев.

Ее взгляд падает на наши руки, которые соединены вместе. Тобиас мгновенно разжимает пальцы. Сначала он показывает на меня.

– Трис Прайор. Калеб, ее брат. Их друг, Сьюзан Блэк.

– Прайор, – говорит она. – Знала я нескольких Прайоров, но Трис среди них не было. А вот Беатрис…

– Ну, я тоже знаю нескольких Итонов, тех, что в живых, но среди них нет Эвелин, – отвечаю я.

– Я предпочитаю называть себя Эвелин Джонсон. Особенно среди альтруистов.

– А я предпочитаю называть себя Трис, – отвечаю я. – И мы не альтруисты. По крайней мере не все.

Эвелин многозначительно глядит на Тобиаса.

– Интересные у тебя друзья.

– Это перепись населения? – спрашивает Калеб, стоящий у меня за спиной, и выходит вперед с открытым ртом. – А… это? Убежища бесфракционников?

Он показывает на первую строку таблицы, где написано «7………У Б».

– В смысле точки на карте? Убежища, ну, как это правильно сказать?

– Слишком много вопросов, – отвечает Эвелин, выгибая бровь. Знакомая мимика. Как у Тобиаса. Как и нелюбовь отвечать на вопросы. – Из соображений безопасности я промолчу. В любом случае пора ужинать.

Она показывает на дверь. Сьюзан и Калеб идут первыми, следом – я, Тобиас и его мать – последние. Мы снова попадаем в лабиринт, заполненный механизмами.

– Я не дура, – тихо говорит она. – Я знаю, ты не хочешь иметь со мной ничего общего, хотя до сих пор и не понимаю, почему…

Тобиас хмыкает.

– Но, – продолжает она, – мое приглашение остается в силе. Мы можем воспользоваться твоей помощью здесь, кроме того, я в курсе, как ты относишься к системе фракций…

– Эвелин, я выбрал Лихачество, – говорит Тобиас.

– Выбор всегда можно сделать заново.

– Что дает тебе основание думать, что мне хочется провести жизнь рядом с тобой ? – жестко спрашивает он. Я слышу, что он останавливается, и тоже притормаживаю.

– Я твоя мать, – отвечает она, и ее голос едва не срывается. Она, оказывается, может быть очень уязвима. – А ты – мой сын.

– Ты действительно не понимаешь, – говорит он. – Ты и малейшего представления не имеешь, что ты сделала по отношению ко мне.

Он почти шепчет.

– Я не хочу вступать в твою жалкую шайку бесфракционников. И хочу выбраться отсюда, и чем скорее, тем лучше.

– Моя жалкая шайка вдвое превосходит в численности лихачей, – отвечает Эвелин. – Тебе бы лучше принять ее всерьез. Наши действия могут определить будущее этого города.

И она перегоняет меня. Ее слова застревают у меня в ушах. Вдвое превосходит в численности лихачей. Когда их стало так много?

Тобиас глядит на меня, насупившись.

– Как давно ты узнал? – спрашиваю я.

– Около года назад, – отвечает он, приваливаясь к стене и закрывая глаза. – Она отправила зашифрованное послание лихачам. Мне. Назначила встречу в депо. Я пришел, поскольку было любопытно. Встретил ее. Живую. Это не стало счастливым воссоединением, как ты уже могла понять.

– Почему же она покинула Альтруизм?

– У нее был роман на стороне, – качая головой, поясняет он. – Ничего странного, с тех пор, как мой отец…

Он снова качает головой.

– Ну, скажем так, Маркус обращался с ней ничуть не лучше, чем со мной.

– И… поэтому ты на нее зол? Потому, что она была неверна ему?

– Нет, – очень жестко отвечает он, открывая глаза. – Нет, я зол не поэтому.

Я подхожу к нему осторожно, как к дикому зверю, аккуратно ставя ноги на бетонный пол.

– А почему?

– Она должна была уйти от моего отца, это я понимаю, – говорит он. – Но почему она не подумала о том, чтобы забрать с собой меня?

Я морщусь.

– Она оставила тебя с ним .