Вероника Рот - Мятежная

Мне хочется сказать так много.

– Беатрис, – первые мои слова.

Он устало смеется.

– Беатрис, – он прикасается ртом к моим губам. Я сгибаю пальцы, хватая его за рубашку.

– Так, ребята, если вы не хотите, чтобы меня стошнило прямо на вас, оставьте нежности на потом.

– Где мы? – спрашиваю я.

– Там мусоросжигатель, – отвечает Питер, хлопая по люку в стене. – Я его выключил. Мы выберемся в переулке. И тогда тебе придется стрелять лучше, чем ты можешь, Четыре, если ты хочешь выбраться живым из района Эрудиции.

– Пусть моя меткость тебя не заботит, – огрызается Тобиас. Он босой, как и я.

Питер открывает люк.

– Трис, ты первая.

Мусоропровод шириной около метра и больше метра в высоту. Я закидываю внутрь одну ногу, а потом мне помогает Тобиас. Желудок сжимает, когда я начинаю катиться по металлическим роликам вниз, стуча по ним спиной.

Я чувствую запах гари и пепла, но не горю. И падаю, ударяясь рукой в металлическую стенку. У меня вырывается стон. Я приземляюсь на цементный пол, жестко, так, что от удара колет в голенях.

– Ой.

Я ковыляю в сторону от отверстия.

– Давайте! – кричу я.

К тому времени, как на пол вываливается Питер, мои ноги уже перестают болеть. Он падает набок, стонет от боли и отползает в сторону, чтобы прийти в себя.

Я оглядываюсь вокруг. Мы внутри мусорной печи. Тут было бы совершенно темно, если бы не полосы света от щелей по краям небольшой двери в противоположной стене. В некоторых местах пол покрыт толстыми листами металла, в других я вижу решетки. Вокруг пахнет гниющими отбросами и гарью.

– Только не говори, что я всегда привожу тебя в мерзкие места, – ворчит Питер.

– Даже и не мечтай.

Тобиас вываливается из трубы, приземляясь на ноги, но по инерции летит вперед и падает на колени. Вздрагивает от боли. Я помогаю ему встать на ноги и прижимаюсь к нему. Все запахи и ощущения этого мира сейчас особенно остры. Я была почти мертва, но теперь я жива. Благодаря Питеру.

И никому иному.

Питер проходит по решетке и открывает дверку. Внутрь льются лучи света. Тобиас идет вместе со мной, прочь от запаха гари, от металлической топки, в помещение с бетонными стенами, внутри которого установлена печь.

– Пистолет с тобой? – спрашивает Питер.

– Нет, решил, что буду стрелять ноздрями, и оставил наверху, – отвечает Тобиас.

– Заткнись, а?

Питер выставляет перед собой другой пистолет и выходит из помещения. Мы оказываемся в сыром коридоре, по потолку которого идут трубы, но в нем длины метра три. На табличке на двери в конце коридора написано «ВЫХОД». Я жива, и я ухожу.

Полоса земли, разделяющая кварталы Эрудиции и Лихачества, выглядит по-другому, когда идешь по ней в обратную сторону. Наверное, все меняется после того, как ты едва не побывал на том свете.

Когда мы доходим до конца переулка, Тобиас прижимается плечом к стене и едва выглядывает за угол. Его лицо бесстрастно. Он выставляет руку с пистолетом, прижимает ее к стене, для устойчивости, и дважды стреляет. Я затыкаю уши пальцами, стараясь не обращать внимания на выстрелы и на то, о чем они мне напоминают.

– Быстрее! – кричит Тобиас.

Мы бежим по Уобаш-авеню, Питер первым, я – второй, Тобиас – последним. Оглядываясь через плечо туда, куда стрелял Тобиас, я вижу двоих мужчин. Один не двигается, а вот второй, держась за руку, бежит к двери. Он позовет подмогу.

Моя голова кружится от усталости, но адреналин помогает мне бежать дальше.

– Выбираем наименее логичный маршрут! – кричит Тобиас.

– Что? – спрашивает Питер.

– Наименее логичный маршрут, – повторяет Тобиас. – Тогда они нас не найдут!

Питер бросается влево, в другой переулок, забитый картонными коробками, внутри которых драные одеяла и грязные подушки. Старое обиталище бесфракционников, понимаю я. Перепрыгивает через одну коробку. Я мчусь напролом, отбрасывая ее ногой.

В конце переулка он сворачивает влево, к пустоши. Мы снова на Мичиган-авеню, в прямой видимости штаб-квартиры Эрудиции. Стоит только посмотреть в окно.

– Плохая идея! – кричу я.

Питер сворачивает направо. Здесь, по крайней мере, улицы чистые – ни упавших дорожных знаков, которые надо обегать, ни дыр, которые надо перепрыгивать. Легкие горят так, будто я вдохнула ядовитого газу. Ноги, которые поначалу просто болели, теперь просто немеют. Это лучше. Где-то вдалеке слышатся крики.

И тут мне приходит мысль. Самое нелогичное – никуда не бежать.

Я хватаю Питера за рукав и тащу к ближайшему зданию. Шестиэтажное, с широкими окнами в ряд, разделенными узкими кирпичными перемычками. Первая дверь, которую я дергаю, оказывается закрытой, но Тобиас стреляет в окно рядом с дверью до тех пор, пока оно не раскалывается, и открывает дверь изнутри.

Здание совершенно пустое. Ни единого стола, ни стула. И слишком много окон. Мы выходим на аварийную лестницу, и я проползаю под первым пролетом, так, чтобы лестница закрывала меня. Тобиас садится рядом со мной, Питер – напротив нас, поджав колени к груди.

Я пытаюсь перевести дыхание и успокоиться, но это нелегко. Я была мертва, а потом ожила. Почему? Благодаря Питеру?

Я гляжу на него. Он сохраняет невинный вид, несмотря на то, что сделал все, чтобы доказать, что не невинен. Его сверкающие черные волосы лежат гладко, будто он и не летел сломя голову больше мили. Круглые глаза оглядывают лестницу, а затем останавливаются на мне.

– Ну? – спрашивает он. – Что ты на меня так смотришь?

– Как ты это сделал?

– Ничего сложного, – замечает он. – Взял парализующую сыворотку, подкрасил в лиловый, подменил смертельную. Подменил провод, идущий в кардиомонитор от твоего сердца, на пустой. С кардиомонитором оказалось труднее. Пришлось позвать на помощь кое-каких эрудитов с оборудованием – пультом дистанционного управления и прочей хренью. Если начну объяснять, ты не поймешь.

– Но зачем? – спрашиваю. – Ты хотел , чтобы я умерла. Что изменилось?

Он сжимает губы, но не отворачивается. Потом открывает рот, раздумывая, и отвечает.

– Не люблю быть в долгу ни у кого. О’кей? От мысли о том, что я тебе чем-то обязан, меня тошнило. Я просыпался по ночам с ощущением, что меня вот-вот вырвет. В долгу у Сухаря? Совершенная чушь. Я не смог этого вытерпеть.

– О чем ты говоришь? Где ты мне задолжал?

Он закатывает глаза.

– В Товариществе. Кто-то стрелял в меня. Пуля шла на уровне головы. Могла попасть мне прямо между глаз. Ты оттолкнула меня в сторону. До этого мы были в расчете – я едва не убил тебя во время инициации, ты едва не убила меня во время симуляции. На равных, так? А после того…

– Ты чокнутый, – говорит Тобиас. – Так нельзя жить в этом мире… когда каждый все считает.

– Разве? – спрашивает Питер, приподнимая брови. – Я не знаю, в каком мире живешь ты , но в моем люди делают что-то для тебя по двум причинам. Либо если они хотят что-то взамен, либо если чувствуют, что чем-то тебе обязаны.