Филип Дик - Убик (сборник)

– Вы правы, – согласился Эл. – Я так и сделаю. – Они с Джо вышли из мастерской в коридор. – Мы столкнулись не просто с износом. Речь идет о другом. Где брать пригодную для еды пищу? Что из имеющегося в продаже может храниться так долго?

– Консервы, – ответил Джо. – Кстати, я видел много консервных банок в супермаркете Балтимора.

– Теперь понятно почему. – Эл кивнул. – Сорок лет назад продавалось значительно больше консервированных товаров, чем замороженных. Не исключено, что это станет нашим основным источником питания. – Эл погрузился в раздумья. – Но время изменилось. Если за один день произошел такой скачок – с двух лет до сорока, – то к завтрашнему дню все может состариться на сотню лет. А сто лет никакая пища не сохранится, как бы ее ни консервировали.

– Китайские яйца, – сказал Джо. – Их зарывали в землю на тысячи лет.

– Причем это происходит не только с нами, – продолжал Эл. – Та пожилая женщина в Балтиморе, на ее покупки это тоже повлияло, на азалию, помнишь?

«Неужели весь мир будет голодать из-за произошедшего на Луне взрыва? – подумал он. – Почему это влияет на всех, а не только на нас?»

– Может, Балтимор существует, только когда кто-нибудь из нас там находится? Вдруг только мы, побывавшие на Луне, испытываем все это?

– Философское построение, не имеющее ни смысла, ни значения, – отрезал Джо. – И абсолютно бездоказательное.

– Для той женщины в синем пальто это, пожалуй, имеет значение, – едко заметил Эл. – Да и для остальных тоже.

Открылась дверь, и из мастерской вышел техник.

– Я только что заглянул в инструкцию к вашему магнитофону, – пробормотал он, протягивая Элу брошюру. Его лицо выражало смешанные чувства. – Взгляните. – Техник тут же вырвал инструкцию из рук. – Можете все не читать, посмотрите вот сюда, на последнюю страницу, здесь указано, где сделали проклятую штуковину и кому направлять претензии.

– Изготовлено фирмой Ранситера в Цюрихе, – прочитал вслух Эл. – Мастерская по ремонту в Североамериканской Конфедерации находится в городе Де-Мойне. Тот же город, что и на спичечном коробке. – Эл передал инструкцию Джо.

– Едем туда.

«Интересно, почему Де-Мойн?» – подумал он.

– Ты не помнишь, был ли Ранситер как-либо связан с Де-Мойном?

– Родился там. И прожил первые пятнадцать лет. Он частенько вспоминал об этом.

– Значит, сейчас, после смерти, он туда вернулся. В определенном смысле.

«Ранситер в Цюрихе, – думал Эл. – И в Де-Мойне. В Цюрихе отмечен метаболизм его мозга, там в Мораториуме Возлюбленных Собратьев находится его замороженное тело, и там тем не менее до него не добраться. В Де-Мойне его физически нет, но, очевидно, контакт состоится именно там, по сути дела, он уже установлен при помощи этого буклета с инструкцией. Во всяком случае, есть односторонняя связь – от него к нам. А мир между тем приходит в упадок, сворачивается, на поверхность выплывают минувшие пласты бытия. К концу недели мы можем, проснувшись, обнаружить на Пятой авеню старинные позвякивающие трамваи».

– Давай поднимемся и посмотрим, как там наши, – сказал Джо. – Прежде чем отправиться в Де-Мойн.

– Если мы не отправимся в Де-Мойн немедленно, – возразил Эл, – поездка может занять целый день, а то и два.

«Регрессу подвергнутся и способы перемещения, – подумал он. – От ракетной тяги к реактивному самолету, от реактивного самолета к пропеллеру, потом угольные паровозы, повозки на конной тяге… Нет, вряд ли до этого дойдет. Хотя в руках у нас сорокалетней давности магнитофон с лентопротяжкой на резиновых роликах и пассиках. Может, и дойдет».

Эл и Джо быстро направились к лифту. Джо нажал кнопку, и они застыли в ожидании, погруженные каждый в свои мысли.

С лязгом остановился лифт. Эл вышел из оцепенения и машинально распахнул железные решетчатые двери.

Перед ним оказалась открытая кабина с полированными медными поручнями. В углу с сонным видом сидел на стуле лифтер в униформе. Он равнодушно взглянул на них и потянулся к тумблеру. Эла передернуло.

– Не входи! – Он схватил Джо за рукав. – Ты посмотри и вспомни, на каком лифте мы спускались! Гидравлический, закрытый, бесшумный, без…

Эл осекся, ибо древнее лязгающее сооружение растворилось, а на его месте возник привычный лифт. Старый, однако, не исчез совершенно, дрожал на периферии зрения, словно готовясь снова материализоваться, как только Эл и Джо ослабят внимание. «Он хочет вернуться, – понял Эл. – Он намерен вернуться. Мы можем это отсрочить, но составляющая направленных в прошлое сил начинает доминировать. Старое наступает быстрее, чем мы предполагали. Сейчас в один момент могут пролететь сто лет. Этот лифт был столетней давности.

И тем не менее мы, похоже, способны в некоторой степени контролировать процесс. Нам все-таки удалось вернуть современный лифт. Если мы соберемся все вместе, объединив не два, а двенадцать сознаний…»

– Что тебе померещилось? – спросил Джо. – Почему ты запретил мне входить?

– Ты что, не видел старого лифта? Открытая кабина, медь – все на уровне тысяча девятьсот десятого года! И лифтер на стуле!

– Нет.

– Хоть что-нибудь ты видел?

– Вот это. – Джо показал перед собой. – Обычный лифт, на котором я каждый день езжу на работу. Я видел то, что вижу всегда, то, что вижу сейчас.

Джо вошел в лифт.

«Наше восприятие становится различным, – понял Эл. – Интересно, что это означает?»

Ему стало не по себе. Он почувствовал темную, страшную угрозу, будто произошла самая ужасная перемена с момента смерти Ранситера. Они стали изменяться с разной скоростью. Кольнуло острое интуитивное прозрение, что именно это испытывала перед смертью Венди Райт.

«Интересно, сколько осталось мне?» – подумал Эл.

Он вдруг ощутил коварное, всепроникающее похолодание, которое давно подкрадывалось к нему и всему окружающему миру. Вспомнились последние минуты на Луне. Холод исказил очертания предметов. Ледяные пузыри коробили поверхности, раздувались и громко лопались. В открытые раны затекало студеное дыхание и пробиралось внутрь, к сердцевине, к самой сути, которая делала все вещи живыми. К ледяной пустыне с застывшими валунами подступила тьма, на миг ослепив его полностью.

«Но ведь все это, – подумал Эл, – только мое восприятие. На самом деле Вселенная не похоронена под пластами ветра, холода и льда, они внутри меня, хотя мне кажется, что я вижу их снаружи. Как странно. Неужели внутри меня целый мир? Заточенный в моем теле?.. Наверное, так ощущается смерть, – сказал он себе. – Моя неопределенность, погружение в энтропию – это процесс, а лед – результат этого процесса. Когда меня не станет – исчезнет целый мир. Может быть, я смогу во всем разобраться, если просто прилягу и отдохну, найду в себе силы все обдумать».