Макс Брэнд - Бандит с Черных Холмов

– К моей команде? Да он вообще никуда не подойдет! Чокнутый. Наверное, надо выпрячь его да пристрелить, чтобы не мучился. Не знаю… Я купил его у холмов. На его месте в шестой паре работал старый Майк. Такого трудяги еще никто не видывал. Но у бедняги началось нечто вроде колик, дернулся пару раз и умер буквально у меня на руках. Я стащил его с холма и остановился у ближайшего ранчо, чтобы заполнить прореху. Там живет одинокая вдова. Она показала мне кучу пони ростом мне по плечо, а затем этого серого, спокойно гулявшего на пастбище. Ее муж умер месяца два тому назад, а до этого лелеял своего любимца целых четыре года, использовал только для верховой езды. Мне показалось, он сможет немного поработать в моей упряжке, пока мы доберемся до Уилер-Сити, а затем я продал бы его. В общем, я дал женщине сто долларов и набросил на красавца узду. Однако он прошел в упряжке только две мили, потом начался этот бесконечный танец. Ничего себе любимец! Бандит! Прирожденный бандит! Ты только посмотри на него, парень!

Герцог подошел к дикой лошади. Серый попятился назад, присел и приготовился встретить незнакомца зубами, но вдруг замер и что-то съел из протянутой ладони Джона Морроу.

– Что это там у тебя такое? – озадаченно спросил возница.

– Сахар, – ответил он и шагнул назад с загадочной улыбкой, в которой не было ни капли веселости.

– Сахар? – переспросил Саматти и замер в изумлении, потому что странный парень повернулся спиной к страшному серому жеребцу, а тот в свою очередь с вызовом посмотрел из-за его плеча на Тони Саматти. Чудеса, да и только!

– Так ты говоришь, что собирался продать этого красавца?

– Да, если получу свою цену.

– У меня есть сорок долларов, – искренне признался Герцог и вынул деньги. – Это все, что я могу дать тебе, плюс расписка или обещание, что очень скоро заплачу остальные шестьдесят.

– Расписка или обещание? – усмехнулся возница. – Я же не знаю даже твоего имени, парень.

– Меня зовут Джон Морроу.

– Джон… – начал Саматти, но вдруг открыл рот и выпучил глаза, как ребенок, увидевший вспышку света. – Герцог!

– Некоторые называют меня так.

Возница попятился, с тревогой поглядывая на кобуру у бедра собеседника. Тот едва сдержал улыбку.

– Мне кажется, твое обещание дороже золота, – тихо прошептал Тони. – Но если ты попытаешься оседлать этого коня, а он превратится в молнию и взорвется под тобой, – помни, я тебя предупреждал.

– Спасибо, – ответил Герцог. – Я запомню. А теперь – держи монету.

Он понимал: полученный кредит – результат внушенного им страха, а вовсе не доверия. Впрочем, все это уже не имело значения, когда огромная повозка заскрипела, уезжая прочь, а серый остался – неоседланный конь с поводком.

Герцог сделал шаг назад с профессиональным интересом оглядел только что приобретенную собственность. Жалость и восхищение заставили его отдать последние деньги за эту лошадь. Однако, когда серый освободился от упряжи, владелец понял – конь превзошел все его ожидания. Жеребец казался уж слишком стройным и длинноногим на фоне приземистых рабочих тягачей, сейчас иллюзия исчезла. И как это Тони Саматти умудрился купить такое чудо за какую-то сотню долларов? Разве что потому, что серый был болезненно-худым, а его шкура немного потускнела от недоедания? Неделя хорошей кормежки – и его не узнаешь!

Несмотря на свой тигриный нрав, бедное животное послушно последовало за сахаром и добрыми словами, подтверждающими желание нового хозяина завести дружбу. Герцог шел рядом с конем через поле около часа. Сорвав охапку сухой травы, протер ему бока, после чего напоил, позволил поваляться на гальке и повел на отборное пастбище.

Уже за это время с жеребцом произошли чудесные перемены. Истерическая дрожь исчезла. Глаза посветлели, в них появилось доверие. Он начал прядать ушами, выказывая ребячливую радость, свойственную только счастливым и здоровым лошадям.

Герцог решил назвать коня Понедельником. А выбрал это имя потому, что хотел изменить свою судьбу. Понедельник всегда был для него несчастливым днем. Именно в понедельник случилась злополучная ссора с Бадом Спрингером. В следующий понедельник его арестовали. В понедельник он был водворен в тюрьму. И опять же в понедельник вернулся в Уилер-Сити, ожидая теплого приема и полного прощения, но обнаружил, что город встретил его с оружием в руках. Словом, красавец серый получил имя. Если удачу можно повернуть к себе лицом, то только таким манером.

Счастливые часы закончились. Герцог поднял голову, оторвавшись от обучения коня, и увидел скачущего по дороге ковбоя. Судя по низкорослой лошади и отсутствию тападерас, это был обитатель пустыни. Наверняка едет из далекого южного района, где выращивают пони по пояс человеку и бросают лассо длиной в тридцать шесть футов. Вокруг Уилер-Сити, где трава доходила до колен и где было множество ручьев и кустарников, люди седлали животных весом до двенадцати сотен фунтов и использовали веревку длиной в пятьдесят, а то и все шестьдесят футов. Так что всадник явно был из юго-западных краев. Его шляпа и плечи все еще оставались покрытыми серой пустынной пылью.

Герцог перестал играть с Понедельником и проводил взглядом одинокого путешественника. Да, это был мир осознанного труда. И тут он вздрогнул от неожиданной мысли. Увы, в глубине души Герцог понимал, что грешен перед обществом не из-за тяги к насилию, а из-за обычной лени.

Он натянул поводок серого и повел его назад к Уилер-Сити. Хватит, побродили по долине грез, пора вернуться в реальный мир, в мир, который приносит одни печали. Прежде всего ему предстоит найти шестьдесят долларов, чтобы окончательно расплатиться за коня. Затем надо как-то раздобыть упряжь и седло. Ну и в конце концов, достать деньги, чтобы поездить по округе и поискать работу.

Работу! Он снова вздрогнул и почувствовал комок, подступивший к горлу. Никакие долгие преследования, никакие опасности охоты, никакие острые боли от недоедания во время длинных переходов не могли сравниться с ужасом физической работы. Чтобы подумать обо всем этом более спокойно, Герцог положил ладони на шею Понедельника и одним махом оказался на его спине. Таким вот образом, направляя коня редким натягиванием уздечки и не подгоняя его, когда тот вдруг загорался желанием ущипнуть клочок травы у обочины дороги, Герцог вернулся в Уилер-Сити.

Он так и не принял решения. Работа на прииске или на пастбище казалась одинаково непривлекательной. Более того, Джон Морроу практически ничего не знал о таких видах работы. Его золотой прииск и выгон для скота всегда умещались на столе с зеленым сукном, в падающем на него под шелест карт круге света от лампы. О, как трепетали его пальцы от одного прикосновения к колоде! И как рвалось его сердце к игрокам, с их азартными лицами! Как хотелось провести с ними долгие часы на пределе нервного напряжения. Герцог никогда не уставал во время игры. Он мог разбогатеть, играя серьезно и внимательно, и знал об этом. Но его всегда что-то удерживало, когда жертва оказывалась загнанной в угол. Какое-то неприятное чувство сожаления, малодушный приступ совести брали вверх. В результате большие ставки ему так и не доставались.