Джордж Уайт-Мелвилл - Волчица

— О! Неужели он действительно такое чудовище? — спросила Розина, широко открывая свои темные глаза. — Он вовсе не выглядит злодеем; скажите же мне, отец мой, что он сделал?

— Дочь моя, — отвечал священник, — не спрашивай о нем ни бабушку, ни Пьера, никого. Ты можешь поверить мне: а я говорю тебе еще раз, забудь его лицо и никогда не упоминай его имени. Если при тебе кто-нибудь станет говорить о графе де Монтарба, сотвори крестное знамение и скажи мысленно: «я не знаю этого человека!» Благодарю тебя, дочь моя, я не войду к вам сегодня. Мне надо идти еще полмили дальше. Господь да пребудет с тобой, Розина, спокойной ночи!

И отец Игнатус поспешил далее, утешать какого-нибудь умирающего на соломе грешника, довольный тем, что успел дать молодой девушке добрый совет, который убережет ее от зла.

Ему и в голову не приходило, что он мог разбудить в ее сердце бесенка любопытства, который при благоприятных условиях может вырасти в настоящего дьявола и причинить много бед молодым девушкам и юношам. Может быть, если бы Розину не предостерегали против графа, она никогда больше и не вспомнила бы о нем.

Ни что так не красит женщину, как здоровье и движение. Никогда еще Розина не казалась так хороша, как в эту минуту, когда она подняла щеколду в дверях своей хижины, внося с собой, как казалось любящим глазам, луч солнца в скромное, несколько мрачное жилище. Но, прежде чем запереть дверь, она долго и пристально смотрела в лес, как бы ожидая чего-то, чего желала и на что не смела надеяться.

— Что там такое, Розина? — спросил женский голос от темного, задымленного очага. — Ты видишь что-нибудь особенное?

— Ничего, бабушка, — был ответ. — Ничего, кроме следов большого волка у самой двери. Когда-нибудь он проберется к нам и тогда нам плохо придется.

— Сохрани бог! — возразила старуха крестясь. — В этом случае, я полагаюсь на Пьера.

— Кто здесь звал меня? — раздался густой, ласковый голос из дровяного дворика позади хижины. Звук топора, доносившийся оттуда, свидетельствовал о запасе дров, предусмотрительно сделанном на наступавшее суровое время. — Стоит вам только назвать меня — и я уже тут как тут!

Пока говоривший входил в кухню, напускная развязность его тона постепенно перешла в несколько комичную неловкость человека, встречающегося лицом к лицу с любимой женщиной. Пьер старался делать вид, что он менее всего на свете ожидал увидеть Розину, но, не смог, покраснел, пробормотал что-то и, наконец, протянул руку, бессвязно извиняясь за грязь, покрывавшую ее после усердной работы.

Розина милостиво пожала протянутую руку — и ласковый привет, светившийся в ее глазах, сразу ободрил его.

Пьер был статный молодой малый, более шести футов ростом, с открытым, добродушным лицом, что так часто соединяется с могучим и атлетическим телосложением, — нельзя сказать, чтобы красивый, но привлекательный мужественной и благородной осанкой и необыкновенной физической силой, в особенности для женщин, которым, как известно, всегда нравятся крайности. В прыжках, беге, борьбе, поднятии тяжестей, рубке деревьев, стрельбе в цель — у него не было соперников на всем пространстве от Рамбуйе до Сен-Клу, — а между тем девятнадцатилетняя девушка могла обернуть его вокруг пальца как конец нитки.

— Ах, мадемуазель, — сказал он, — а мы уже начали беспокоиться за вас в такую метель. Я только что закончил колоть дрова и хотел уже идти искать вас, как только вымою руки.

— Совершенно напрасно, Пьер, — ответила Розина. — Я сумею постоять за себя как дома, так и в лесу. Я давно уже перестала быть маленькой, хотя немножко и не доросла до вас.

Она поднялась возле него на цыпочки и вызывающе заглянула ему в лицо.

— А большой-то волк? — сказал он, с нежностью и улыбкой глядя на красивую девушку, которая дразнила и утешала его каждый божий день.

— О! И большой волк не умнее вас остальных. В пять минут я бы приворожила его так, что он ходил бы за мной как ребенок!

— Замолчи, дитя! — перебила ее старуха, поднимая голову от очага, с которого по всей кухне распространялся аппетитный аромат. — Я не люблю, когда ты говоришь так, шутя ли, серьезно ли. Что ты можешь знать о волках или людях? Тебе бы следовало быть дома часом раньше. Я не хочу, чтобы ты так поздно бродила одна по лесу.

Розина шаловливо, пожала плечами.

— Успокойтесь, бабушка, у меня был провожатый.

— Провожатый?! — повторила старуха, оборачиваясь и вытирая голые руки о передник.

— Провожатый?! — повторил и Пьер, насупившись, и губы его дрогнули.

— Да разве, это так удивительно, что бедная, одинокая девушка встретила добрых людей, которые проводили ее домой в такую метель? Отец Игнатус довел меня сюда до самых дверей.

Лицо Пьера прояснилось, хотя он не сказал ни слова.

— Отец Игнатус — добрый человек, — проговорила старуха. — Пресвятая матерь Божия воздаст ему по делам его.

Она перекрестилась и вернулась к своей стряпне.

— Но я встретила еще кое-кого, прежде чем кюре проводил меня, — продолжала Розина смиренным тоном. — Один господин вытащил меня из снежного сугроба и накинул мне на плечи свой плащ; один очень красивый, веселый, любезный и великолепно одетый господин, хотя он просто охотился в лесу, то есть собственно шел с ружьем; в сумке у него ничего не было.

— Вы его встречали и прежде когда-нибудь? — спросил Пьер, которому такое продолжение показалось почему-то неприятным. — Вы знаете кто он?

— Он сказал, что живет здесь недалеко, — наивно отвечала Розина, — в четверти мили отсюда. Он называл себя графом Монтарба. Должно быть это наш сеньор. Я не знаю, тот ли это самый?

— Высокий брюнет? — спросил Пьер с живостью, но говоря вполголоса, как бы опасаясь, чтобы его не услыхали. — С белыми руками и нехорошими глазами, которые блестят как у пойманного ястреба? Да, это он.

— Так садитесь и расскажите мне про него, — сказала Розина.

Вместо того, чтобы повиноваться, Пьер прошелся раза два-три по комнате, подошел к окну, взглянул на занесенное снегом пространство, запер поплотнее двери и остановился перед простым деревянным столом, на котором сидела Розина.

— Не хорошо так говорить про господ, — сказал он тихим, но твердым голосом сдержанной страсти. — Они похожи на волков в нашем лесу — так же люты, так же жадны и так же безжалостны. Они даже хуже волков, потому что волком движет только чувство голода, между тем как этими… ну да все равно, не станем говорить о таких вещах, от них кровь бьет в голову. Дайте срок! Придет, может быть, время, когда не будет больше господ во Франции!

Молодая девушка смотрела на него испуганными глазами.

— Что вы хотите этим сказать? — спросила она едва слышно.