Жан-Кристоф Рюфен - Бессмертным Путем святого Иакова. О паломничестве к одной из трех величайших христианских святынь

После того как я вышел из Ируна, стрелки довели меня до горы Хайскибель. Путь идет вверх по ее склону, а затем вдоль по ней. Это симпатичная маленькая гора, с которой можно увидеть всю долину под ней. Иногда на пути встречается терраса, с которой видно огромное пространство земли и воды до самого горизонта. И человек начинает понимать, что чудесные красоты Пути существуют на самом деле, но не на всем его протяжении. Их надо отыскивать, а кто-то сказал бы – надо заслужить. Паломник не идет по Пути все время с восторженной улыбкой на губах, как индийский аскет-садху. Он морщится, утомляется, ругается, жалуется. Эти постоянные мелкие несчастья служат фоном, на котором он время от времени воспринимает удовольствие, которое ценит еще сильней оттого, что оно приходит неожиданно. Такими удовольствиями становятся великолепный вид, момент радостного волнения, встреча с братом по духу.

Этот первый этап – один из самых красивых на всем Северном Пути. После склонов горы Хайскибель тропа спускается к маленькому речному устью с обрывистыми берегами. Через реку нужно переправляться на пароме – то есть на барже с крошечным мотором, вместе с целой толпой местных жителей, которые едут по своим делам. На противоположной стороне надо пойти по набережной направо к морю, а потом подняться на крутой склон, который возвышается над красивым маленьким красно-белым маяком. Таможенная дорога расположена вдоль моря на большой высоте; тот, кто идет по ней, все время проходит мимо проемов между скалами, в которые виден морской горизонт. Пейзаж, где песчаные равнины чередуются с зарослями кустарника, черные утесы, темно-синяя морская вода и мелкие волны на ее поверхности, пришедшие из далеких просторов открытого моря, – все это больше похоже на Ирландию, чем на Испанию.

Паломник, избалованный красотами дикой природы на первом этапе, может подумать, что Путь будет предлагать ему такие дары на всем своем протяжении; но это ложная надежда. Позволим ему мечтать: достаточно скоро наступит время, когда ему придется проходить через безобразные пригороды и идти вдоль автомобильных дорог. Здесь, в начале пути, новичку нужно успокоиться, набраться бодрости, и пейзаж служит этой цели. Дойдя до конца дикого крутого склона, по которому он шагал много часов, пеший странник видит перед собой новую великолепную картину: у него под ногами открывается вид на залив Сан-Себастьян. А в Доностии (это второе имя города Сан-Себастьян) правильная окружность пляжей, украшенных кружевной каймой пены; величавая красота приморского бульвара, проложенного так, чтобы человек с одинаковой легкостью видел на нем других и был виден сам; прямизна длинных проспектов с широкими тротуарами, по которым медленно идут гуляющие прохожие, – все должно восхитить паломника, который уже пресытился темными скалами и морскими птицами.

После этого начинается долгий спуск по наклонным тропам, за которыми хорошо следят. Эти тропы извиваются посреди террас, засаженных тамариском.

Пока я спускался, начал моросить дождь, и вскоре Сан-Себастьян был окутан пеленой мелких капель, которая лишь увеличила его очарование. Увы! Эта добавочная красота принесла с собой более земную заботу: мне нужно было достать из рюкзака одежду для дождя, надеть ее и впервые испытать на себе ее недостатки. В этот первый день беспокойство торопило меня вперед, и я не делал остановок ни для еды, ни для питья. Увидев город, я мгновенно вспомнил об этих потребностях. Прошло немного времени, и желание сесть за стол заставило меня забыть о восторге перед открывшимся зрелищем – мой живот оказался сильнее глаз.

По этому поводу я хотел бы рассказать о первом происшествии, случившемся со мной в дороге. Мне неловко говорить, но все же я это сделаю, поскольку для меня оно представляет собой важный этап в процессе приспособления к образу жизни паломника. Пеший странник скоро становится похож на бродягу. Каким бы деликатным и культурным человек ни вышел из дома, под влиянием Пути он очень быстро теряет стыдливость и достоинство. Он не превращается полностью в животное, но он уже не совсем человек. Эти слова могут быть определением понятия «паломник».

Дойдя до середины бесконечного спуска к Сан-Себастьяну, я почувствовал – может быть, оттого, что меня беспокоили эти пищеварительные мысли, – непреодолимое желание, легко объяснимое тем, что в предыдущие дни я страдал от запора. Каждый мой шаг отдавался в животе мучительной болью. Я дошел до места, где склон превращен в настоящий общественный парк с деревьями редких пород, аллеями и бассейнами. Дождь продолжал лить, и вокруг не было видно ни одного человека. Что делать?

В других обстоятельствах я, несомненно, проявил бы героизм и продолжал бы спускаться, сдерживаясь. Но, к моему великому удивлению, паломник, который уже присутствовал во мне, приказал мне поступить совершенно по-другому. Я поставил рюкзак на каменный стол, предназначенный для семейных пикников, перешагнул через подстриженные кусты живой изгороди и сел на корточки на клумбе.

Когда я возвращался к своему рюкзаку, мне вдруг стало страшно, что кто-то мог меня увидеть. Парк не был огорожен ни с одной стороны, а склон был крутой и потому сверху был виден весь до самого низа. Что будет, если меня схватят и отдадут под суд за то, что я облегчился в общественном парке в Стране Басков? На секунду представил себе, какой скандал это вызовет в историческом здании на набережной Конти, где находится академия, рассмеялся, забрал рюкзак со стола и продолжил путь, не оглядываясь назад. Потуже натянув капюшон на голову, я скрылся с места своего преступления – серая тень среди печальных деревьев, окутанных дождем.

Именно по таким случаям паломник измеряет свою новую слабость, которая является большой силой. Ты больше ничто и никто, ты только бедный паломник, чьи поступки не имеют никакого значения. Если бы меня обнаружили, никто не отдал бы меня под суд. Меня просто прогнали бы, пнув ногой, как ничтожного бродягу. Таким бродягой я уже и стал.

Возможно, это и есть одна из причин ухода в паломничество. Во всяком случае, со мной было именно так. По мере того, как жизнь лепит вас и загружает внутрь чувство ответственности и опыт, вам все больше кажется, что невозможно стать кем-то другим, снять тяжелый костюм, скроенный из ваших обязательств, успехов и ошибок. Но Путь совершает это чудо.

В течение предыдущих лет я примерял на себя один за другим манящие и почетные наряды, которые получал от общества. Но я не хотел, чтобы эти пестрые лохмотья из яркой мишуры стали роскошным саваном для моей свободы. И вот посол, которому в его резиденции прислуживали пятнадцать человек в белых куртках, академик, которого принимали в академию под старинным куполом, под бой барабанов, докатился до того, что бежит между деревьями общественного сада, чтобы скрыть самый незначительный и самый отвратительный из проступков. Можете мне не верить, если не хотите, но это был полезный опыт, и я был бы не прочь дать совет некоторым людям повторить его.