Серж Голон - Мятежная Анжелика

Анжелика затаила дыхание. Какое чудо!.. Там внизу лежало аббатство, безмятежное, обнесенное стенами, полное шепота монашеских молитв. На Анжелику нахлынули воспоминания об одной ночи, проведенной в его стенах. Она была ребенком, когда брат Жан вырвал ее из сомнительных затей толстого брата Тома. Он привел ее в свою келью, где она оказалась в безопасности, и смотрел на нее со светлой нежностью: «Вас зовут Анжелика… Анжелика, Дочь Ангелов!» – и, жалуясь, показал ей синие кровоподтеки на своем теле: «Посмотрите!.. Посмотрите, что сделал со мной Сатана!»

Ее душой овладело очарование той мистической ночи.

– Да будут прокляты эти монахи-идолопоклонники… – раздался полный ненависти голос герцога де Ла Мориньера. – Придет день, и огнь небесный поразит эти стены и не оставит камня на камне… И земля очистится.

– Замолчите, еретик! – вне себя от гнева обернулась к нему Анжелика. – Вы еретик!.. Ах! Ненавижу вашу гнусную секту.

Эхо возвратило ее крик, и Анжелика замерла. Ее нервы напряглись от бессильного гнева и страха. Герцог подошел к ней. Она слышала его учащенное дыхание. Он опустил тяжелую руку ей на плечо, и пальцы в кожаной перчатке клещами впились в тело. Горло перехватило. Напрасно пыталась она скинуть его руку. Близость герцога грозила опасностью. Он загораживал лунный свет, и Анжелика уже не могла стоять спокойно, задыхаясь до головокружения от исходившего от него запаха воина и охотника.

– Что вы сказали? – выдохнул он. – Вы нас ненавидите? Какая разница! Все равно вы будете нам помогать. Вы нас не предадите, – продолжал он, и в его голосе проскользнуло некоторое сомнение.

– Я никогда никого не предавала! – гордо возразила она, глотая слезы.

Ноги ее дрожали. Анжелика боялась, что лишится чувств и будет вынуждена на него опереться. Она напряглась, чтобы освободиться от вцепившейся в ее плечо руки.

– Отпустите, – беспомощно попросила она, – вы пугаете меня.

Тиски разжались, и он медленно снял руку.

Анжелика пошла вперед. Сердце сильно билось. Ее охватил страх. Она боялась и его, и себя. Ее пугало, что она рухнет в эту безымянную тьму, которую лес уготовил для страстей. На рассвете, проступившем между деревьями, сначала сером, потом рыжеватом, они подошли к жилищу углежогов. Анжелика замерзла и зябко куталась в плащ.

– Эй! Вилланы, – закричал герцог, – найдется у вас овощной суп, хлеб и сыр?

В одной из почерневших хижин они уселись на шаткие скамьи перед столом, на который хозяйка поставила горшок с молоком и блюдо горячей фасоли с салом и луком. Полуголые дети, вымазанные углем до самых глаз, изумленно смотрели, как двое пришельцев ели в полном молчании. Чернобородый мужчина и женщина с влажными от росы золотистыми волосами, рассыпавшимися по плечам. Они возникли перед ними как призраки, выйдя из ночной тьмы сквозь предрассветный туман, и пересекли поле, покрытое золой.

Анжелика украдкой бросала взгляды на герцога де Ла Мориньера. Ее тянуло к нему, вероятно, потому, что своей мощной фигурой он немного походил на Колена Патюреля. Но Колен Патюрель – это Адам, совершенный человек из утраченного рая. А этот – воплощенный грех, человек тьмы.

– Он подходил к дверям вашей спальни, – прошептала Бертилия, молоденькая служанка, когда она вернулась в Плесси.

– Кто подходил?

– Да Гаргантюа! Он стучался, звал вас… Но вы не ответили.

«Понятно почему», – подумала Анжелика.

Капитан Монтадур явился и на следующую ночь.

– Маркиза! Маркиза! – звал он.

Его руки шарили по закрытой двери, а пуговицы мундира на толстом животе терлись о деревянную поверхность.

Анжелика слушала, приподнявшись на локте. Любовная страсть Монтадура, томящегося ночью за дверью, скорее беспокоила, чем пугала ее.

По сути, бояться приходилось ему. Необъяснимая тишина царила за дверью и в прошлую ночь, и теперь. Здесь нетрудно поверить и россказням челяди, что по ночам их хозяйка оборачивается ланью и носится по лесам.

Время шло. На яблонях уже наливались яблоки. И вдруг трое братьев Ла Мориньер начали посещать все уголки провинции. И от Тифожа на севере до Монконтура на востоке вспыхнуло сопротивление протестантов невиданной силы.

«Оставайтесь на месте, – писал Марийяк капитану Монтадуру. – Ваш район является центром восстания. Постарайтесь схватить главарей шаек мятежников…

Внимательно следите за поднадзорной особой, – добавлял он в постскриптуме. – Я отмечаю, что волнения разрастаются, и, возможно, не без ее участия».

Губернатор провинции возглавил отряд копейщиков на севере Пуату. Четыре протестантские деревни, подвергшиеся осаде наступавших солдат, были сожжены. Схваченных мужчин повесили. Остальные пополнили войско, набранное Ла Мориньером. Тогда собрали женщин и детей и выгнали их на дорогу, предварительно зачитав следующий эдикт: «Никому не дозволяется помогать советом или оказывать помощь и содействие еретичкам из деревень Нуартер, Пьерфит, Кэнже и Арбек, а также давать им приют, кормить, поить или давать огня, а также совершать любой другой милосердный поступок».

После этого губернатор с войсками направился вглубь Пуату, преследуя банды протестантов. Они получили сведения, что трое братьев де Ла Мориньер сконцентрировали значительные силы. Губернатор запросил помощи у ополчения города Брессюир. Но этот город, населенный по преимуществу протестантами, прислал незначительное количество людей, и почти одновременно с этим господин де Марийяк получил известие, что малочисленный отряд де Ла Мориньера, воспользовавшись отсутствием защитников, вступил в город. С криками «Город взят! Город взят!» они рассыпались по пустынным улицам и разграбили оружейные лавки.

Господин де Марийяк не потрудился отбить город. Он все еще не хотел признавать, что эти стычки принимали размах религиозной, если не сказать гражданской, войны. Он заехал в Плесси, чтобы посоветоваться с Монтадуром.

С горных отрогов Ньельского леса восставшие гугеноты могли наблюдать, как по римской дороге растянулась серая лента солдат с густым частоколом пик.

На следующий день войска ушли, оставив драгунам Монтадура небольшое подкрепление. Враждебность населения, даже католиков, обеспокоила губернатора. Солдатам отказывались продавать хлеб и вино, их забрасывали камнями. Марийяк не решился оставить войска, остерегаясь вызвать усиление волнений. Он отвел солдат за Пуатье и отправился в Париж обсуждать с министром Лувуа меры, которые необходимо принять в данных обстоятельствах.

Анжелика бежала как сумасшедшая, не разбирая дороги, цепляясь за кусты, яростно выдергивая плащ, не обращая внимания на хлеставшие ее ветки.