Серж Голон - Мятежная Анжелика

Что произошло? Она не обняла его и не прижала к груди. Но ведь и он не бросился ей на шею, как это случалось раньше.

– Вы в пыли и, должно быть, устали, – сказала она.

– Действительно, мы утомились, – ответил аббат. – Мы заблудились и сделали напрасно не менее двадцати лье. Мы стремились избежать встречи с вооруженными шайками, наводнившими округу. Возле Шанденье нас остановили гугеноты. Им не понравилось мое церковное одеяние. Но Флоримон их успокоил, назвав ваше имя, и они нас отпустили. Потом на нас напали бродяги, которым просто хотелось заполучить наши кошельки. К счастью, при мне была шпага… У меня создалось впечатление, что в провинции очень неспокойно…

– Пойдемте перекусим, – повторяла Анжелика, понемногу приходя в себя.

Слуги засуетились. Они радовались приезду мальчугана, который долгое время жил в Плесси вместе со своим братом Кантором. Они быстро собрали на стол легкую закуску из фруктов и молочных продуктов.

– Возможно, вас удивляет, что я ношу шпагу, – продолжал аббат несколько жеманным и нежным голосом, – но господин де Ла Форс не выносит вида дворянина, пусть даже священника, без шпаги. Он получил от архиепископа Парижа право на ношение шпаги его капелланами дворянского происхождения.

Осторожно действуя вермелевой ложечкой, де Ледигьер также объяснил, что маршал желает и на войне ежедневно слушать такую же торжественную мессу, как в часовне своего замка. Поэтому иногда можно видеть красочные сцены, когда капеллан служит под стенами осажденного города и дым ладана смешивается с завитками дымов первых пушечных залпов. «Святой ковчег под стенами Иерихона», – в восторге замечал в таких случаях маршал. Вот у кого служил де Ледигьер в отсутствие той, с которой уже не надеялся увидеться и с которой встретился сегодня утром с непередаваемым чувством счастья.

Пока прибывшие подкреплялись, Анжелика отошла к окну, чтобы прочесть письмо отца де Сансе, привезенное наставником сына. Иезуит писал о Флоримоне. Ребенок не отвечает их стараниям, сообщал он. Ему не нравятся занятия, требующие напряжения ума, а возможно, ему попросту не хватает способностей. У него прискорбная привычка прятаться, чтобы изучать глобус и астрономические инструменты в часы занятий фехтованием, или скакать на лошади, когда в классе учитель математики. Одним словом, он не соблюдает основ школьной дисциплины, и, что чрезвычайно печально, его это нисколько не трогает. На этом пессимистическом отчете письмо обрывалось без дальнейших объяснений. Анжелика подумала: «Я понимаю, что он хочет сказать». Она взглянула в окно и заметила, что листва парка желтеет, а боскет черешен всего лишь за несколько дней приобрел темно-кровавый цвет.

Пришла осень.

Все написанное служило пустой отговоркой. Флоримон не мог оставить коллеж без разрешения короля. Она снова лихорадочно перечла письмо.

– Вы должны тотчас уехать, – заявила она аббату. – Вам не следовало возвращаться и привозить сюда Флоримона.

Появление Мальбрана прервало возражения растерявшегося маленького аббата.

– Ну, сынок, что стало с вашей доброй шпагой? Не заржавела ли она, как и вы сами, за время ваших занятий всяким вздором? Но мы возобновим упражнения. Смотрите, вот три отличных клинка. Я наточил их для вас, потому как чувствовал, что вы скоро вернетесь.

– Мадам, что вы говорите, – прошептал аббат. – Вы не хотите брать меня на службу? Я же могу продолжать давать уроки латыни Флоримону и учить грамоте вашего младшего сына. Я рукоположен и могу ежедневно служить мессу в вашей капелле, исповедовать прислугу…

Он на удивление ничего не понимал. Его нежные глаза выражали обожание, тайно пролитые слезы, когда он думал, что она пропала навсегда, и безграничную радость вновь видеть ее живой и невредимой.

Разве он не заметил, как она изменилась под влиянием окружавшей ее опалы?

Разве не ощущает он угрозы беспорядков, общего напряжения в стране? Даже здесь, в этом замке, разве не почувствовал он атмосферу похотливости, ненависти и крови?

– Месса! Вы с ума сошли… Солдаты оскверняют мое жилище. Я пленница, я и сама унижена… я проклята…

Она говорила тихо, растерянно и почти бессознательно, глядя в глаза молодого человека с детским выражением лица, словно желая укрыться за его простодушием. На нежном лице аббата появилось серьезное выражение.

– Лишний довод, чтобы служить мессу, – мягко сказал он.

Аббат взял руку Анжелики и горячо пожал ее. В его прекрасных глазах светилось чувство бесконечного снисхождения.

Вдруг ослабев, она отвела глаза и потрясла головой, словно стряхивая тяжелую пелену.

– Ну что ж, – сдалась Анжелика, – оставайтесь… И служите свои мессы, дорогой аббат. Возможно, всем от этого станет лучше.

Наступило время возвращений. Через день вернулся из Италии Флипо. Он обучал началам французского говора сына итальянского синьора, выкупившего его в Ливорно. Верхом на муле за полгода он преодолел горы и долины. Из своей службы в богато украшенных дворцах на берегах Адриатики он вынес замашки комедийного слуги, экспансивного и говорливого. А за время странствий по заснеженным Альпийским перевалам, по деревенским пыльным дорогам Франции приобрел прокаленный цвет лица и широкие плечи. Он превратился в насмешливого красивого хитроватого парня-краснобая, который был бы на своем месте среди бродяг Нового моста.

– Почему ты решил не возвращаться в Париж? – спросила его Анжелика.

– Я заезжал туда, чтобы узнать о вас. Но когда мне сказали, что вы в поместье, я поехал сюда.

– Да почему же ты не остался в Париже? – продолжала расспросы Анжелика. – Ты такой расторопный, что нашел бы хорошее место.

– Я, госпожа маркиза, предпочитаю оставаться у вас.

– У меня, Флипо, все очень ненадежно. Король меня держит в опале. Ты ведь дитя Парижа, там тебе будет лучше.

– И куда же, госпожа маркиза, я должен податься? – отвечал с печальной улыбкой бывший обитатель Двора Чудес. – Вы вся моя семья. Вы были мне почти матерью в Нельской башне, когда защищали от побоев. Да я знаю себя: если вернусь на Новый мост, то снова начну срезать кошельки…

– Надеюсь, что ты избавился от этой дурной привычки?

– Ну, как сказать. Я ведь должен сохранять ловкость рук, раз достиг такого мастерства. А потом, чем бы я жил во время странствий?.. Но если постоянно живешь таким занятием, то это становится опасным. Когда мы были малолетками, во Дворе Чудес жил один старик – кажется, его звали папаша Юрлюро, – так он повторял нам по утрам: «Помните, малявки, что вы родились для виселицы». Уже тогда мне не нравилось это занятие. Да и сейчас не привлекает. Так, перехватить деньжат, это ладно, но я предпочитаю службу у вас…