Серж Голон - Мятежная Анжелика

– Здесь находится герцог де Ла Мориньер. Хотите ли вы его видеть?

Сообщение смутило Анжелику. Она почувствовала, что краснеет, и ответила, что не хочет тревожить герцога.

– Он прибыл сюда весь в крови, – прошептала мадемуазель де Косм, испытывая возбуждение от стольких событий. – Стычка с драгунами подлого Монтадура, он не смог отбиться и укрылся в болотах. Говорят, что его брат Уго захватил Пузож. Господин де Ла Мориньер выражал сожаление, что не может с вами встретиться.

– Ну, раз он ранен…

– Позвольте его предупредить.

Анжелику охватила дрожь. Но когда она услышала на площадке лестницы шаги Патриарха гугенотов, она выпрямилась и, пока он спускался, смотрела на него смело и твердо.

Герцог подошел к ней. Глубокая воспаленная рана пересекала его лоб. Она еще не зарубцевалась и отнюдь не смягчала его вида. Он показался ей еще выше, тяжеловеснее и мрачнее, чем обычно.

– Мадам, – произнес он, – я вас приветствую. – Он неуверенно протянул руку. – Остается ли в силе наш союз?

И под этим взглядом Анжелика отвела глаза. Она указала на кухню, через открытые двери которой пробивались отсветы очага и голоса успокоившихся протестанток:

– Вы же видите!

Она не предполагала, что происшедшее возле Камня Фей оставит в ней такой след, вызовет застенчивость и волнение. Неужели она подпала под влияние личности, которую некоторые ее современники считали способной околдовать вопреки вашей воле. Никто не смел ему перечить – ни братья, ни супруга, ни жены братьев, ни собственные дочери и племянники, ни дворовые, ни солдаты. Ему стоило только появиться. «Целиком преданный Богу, но вместе с тем было в нем что-то и дьявольское», – напишут об этом крупном протестантском сеньоре, яростно восставшем, хоть и на короткое время, против Людовика XIV.

Он не принес извинений. Возможно, в своей безмерной гордыне он чувствовал себя оскорбленным, что она не явилась на два его призыва?

– Пали Пузож и Брессюир, – промолвил он наконец. – Горожане нас приняли. Мы завладели оружием гарнизонов и вооружили деревенские отряды. Войска, которые господин де Марийяк оставил на севере, отошли на восток, и мы тотчас заняли их позиции в Гатине. Войска господ Горма и Монтадура отрезаны от своих, хотя еще и не догадываются об этом.

Лицо Анжелики просветлело. Она пристально посмотрела на герцога:

– Неужели правда? Я этого не знала.

– А как вам было это узнать? Вы ведь храните молчание.

– Так, значит, – словно для себя самой пробормотала Анжелика, – король… Король не сможет до меня добраться…

– Через несколько дней я выйду из болот и выгоню Монтадура из вашего поместья.

Она выдержала его взгляд:

– Благодарю вас, господин де Ла Мориньер.

– Так я прощен?

Эти слова, должно быть, стоили ему нечеловеческих усилий, потому что даже рана вновь начала кровоточить.

– Не знаю, – ответила она, отвернувшись.

Анжелика направилась к двери.

– А теперь мне пора возвращаться в Плесси, – прошептала она.

Он проводил ее до выхода, и они вместе спустились по ступеням. Когда она направилась в аллею, ведущую к пристани, он в решительном порыве обнял ее за талию:

– Мадам, прошу вас, посмотрите на меня.

– Осторожно, – прошептала Анжелика, указав в темноту, где в лодке ожидал ее мэтр Валентин.

Герцог подтолкнул ее за ствол ивы и под легким пологом ветвей обхватил своими узловатыми руками.

Та же смесь отвращения и желания заставила Анжелику напрячься. Да, любовь с этим Патриархом сулила нечто необычное и страшное. Об этом говорило тело. Она вцепилась в плечи гугенота, не понимая, отталкивает ли его или опирается как на незыблемую опору, столь необходимую в ее ненадежном существовании.

– Почему? – задыхаясь, прошептала она. – Почему нужно нарушать наш союз?

– Потому что вы должны быть моей!

– Но кто вы? – простонала она. – Я уже ничего не понимаю. Разве вы не тот молитвенный человек строгих нравов, каким все вас считают? Говорят, что вы презираете женщин!..

– Женщин? Да. Но вы… Под римским портиком вы явились Венерой. Я понял… Ах! Пелена спала с глаз… Ждать столь долго, целую жизнь, чтобы понять наконец, чего стоит женская красота.

– Но что такое я тогда сказала? Что такое сделала я в тот день? Разве мы не вели беседу о вашей борьбе за веру…

– В тот день… Над вами светило солнце, оно озаряло вашу кожу, ваши волосы… Я не могу этого объяснить. Просто я вдруг все понял. Женская красота.

Он немного отстранил ее.

– Я и вас тоже пугаю? Женщины всегда меня опасались. Признаюсь вам, мадам. Эта глубокая тайна, мой бесконечный стыд. Когда я входил к своей супруге, она, заламывая руки, умоляла к ней не прикасаться. Хотя преданно мне служила и подарила трех дочерей, но мне известно, что я внушал ей ужас. Почему?..

Анжелика знала ответ. Этого потомка мужчин, получивших, возможно, изрядную долю мавританской крови, этого сурового протестанта ирония судьбы или наследственность сделала любовником с буйным темпераментом.

Это объяснение Анжелики поразило его как громом. Значит, существует и другая сторона жизни, радости которой могут быть и ему доступны? Так как сначала, несмотря на силу своей красоты, она показалась ему слабой и беззащитной, то в нем разбушевались демоны сладострастия. Он рассчитывал на свою власть над ней и продолжал приказывать, хотя и боялся ее взгляда. Между ними началась изнурительная борьба обостренных чувств. Но сообщничество бунтарей скорее разделяло, а не сближало их. Они стремились к осуществлению своей бурной страсти с таким же упорством, как к необходимости истребления королевских солдат или как к открытому вызову повелителю королевства.

– Вы будете моей, – глухо твердил он. – Вы будете мне принадлежать…

То же заклинание короля. Тот же настоятельный торг.

– Возможно, когда-нибудь потом, – пробормотала она. – Не будьте грубы.

– Я не груб. – Его голос почти дрожал. – Не говорите так, как другие испуганные женщины. Я знаю, что вы не боитесь. Я подожду. Я сделаю все, что вы захотите. Но не отказывайтесь прийти, когда я позову вас к Камню Фей.

Анжелика сидела в лодке на соломе. Она чувствовала себя опустошенной, истомленной, словно только что в самом деле отдавалась этой неистовой страсти. А что будет, если она согласится?.. Анжелика тряхнула головой, чтобы прогнать невыносимые картины.

Ночь в лесу, черный охотник, преследующий ее, словно добычу, распластывающий ее на моховом ложе, наваливающийся своим огромным неловким телом. Она отбивается от его рук, от его удушающей бороды, отбивается до того колдовского мгновения, когда пробудившаяся плоть сменит чувство страха на наслаждение. И потом – полное забвение, прерывистое дыхание, стоны…