Публий Назон Овидий - Героини Овидия

Это, медлитель Улисс, твоей Пенелопы посланье.
Мне не пиши ничего: сам воротися ко мне.
Троя пала во прах, ненавистная девам Данайским.
Стоил едва ли того с целою Троей Приам.
О, когда бы еще с судами стремившийся к Спарте
Был обольститель объят грозною бурею вод! [1] Этот и следующий стихи относятся к Парису.
Я б не лежала тогда, холодея, на ложе забытом,
Не тосковала бы, как медленно тянутся дни,
И, торопясь обмануть часы бесконечные ночи,
Я не трудила бы рук над одиноким станком.
Как изводили меня небывалых опасностей страхи,
Сколько забот и тревог в сердце влагала любовь!
То представляю я, враг жестокий идет на супруга,
То побледнею, едва Гектора мне назовут.
Скажут ли, как Антилох [2] Антилох – сын Нестора от Гектора падал в сраженье,
К новому трепету нам поводом был Антилох;
Иль как Менетия сын [3] Сын Менетия – Патрокл, вышедший в сражение в вооружении Ахилла. погиб под чужою бронею, —
Плакалась я, что не все козни венчает успех;
Кровью ль своей Тлеполем [4] Два Гомеровских героя носили имя Тлеполема: сын Геркулеса, дар Родосский, и сын Дамастора, убитый Патроклом. копье согревал у Ликийца, —
И Тлеполема конец муку мою обновлял.
Кто бы и как бы в бою ни пал из Ахейского войска,
Стали меча ледяней делалась робкая грудь.
Но непорочной любви благосклонствовал бог правосудный:
Трою низвергли во прах, и невредим мой Улисс,
Дома Аргоса вожди. Алтари дымятся святые,
К отчим возносят богам чуждой добычу земли,
И за спасенье мужей благодарные жертвы приносят
Жены, – а те пред семьей падшую Трою поют.
С трепетом девушки им внимают, и старцы дивятся,
И с повествующих уст взора не сводит жена.
Стол поставит иной и дикие битвы рисует,
Целый Пергам создает в капле вина на доске:
«Здесь бежал Симоис, [5] Симоис – небольшая река в Трое, впадавшая в более значительную, Скамандр. Сигей – мыс, на котором, по преданию, похоронены Ахилл и Патрокл. вот это Сигеевы нивы,
Здесь возвышался дворец старца Приама; вот тут
В бой наступал Эакид, [6] Эакид – внук Эака, Ахилл. отселе Улисс устремлялся;
Здесь быстроногий коней спущенных Гектор спугнул».
Все это Нестор старик твоему рассказывал сыну,
Все, воротившись с своих поисков, сын повторил.
Он рассказал, как мечом посек ты Долона и Реза,
Как был дремою один предан, коварством другой.
О, как чрезмерно своих забывая, посмел ты, безумец,
В лагерь Фракийских борцов вылазкой выйти ночной,
Стольких зараз бойцов перебить с одним провожатым.
Но осторожен ли был, помнил ли раньше меня?
Дрожь пронизала мне грудь, когда говорили, как лагерь
Дружеский ты пролетел на Исмарийских конях. [7] Исмарийские кони – кони Фракийскаго даря Реза, убитого в ночной вылазке Одиссеем и Диомедом; Исмар – в стране Фракийского племени Киконов.
Что же мне пользы, что вы раскидали своими руками
Весь Илион и с землей крепкий сравняли оплот,
Если живу, как жила, когда и Троя стояла,
Если супруг для меня также потерян навек?
Срытый для прочих Пергам одной невредим Пенелопе, —
Пусть победитель давно пашет на пленном быке,
Пусть и посев, где Троя была, и богатую жатву
Тучная кровью Троян нива приносит серпам;
Плуг разбивает кривой – землей полускрытые кости
Воинов, вьется трава выше развалин домов.
Нет, победитель, тебя; не знаю, зачем ты замедлил,
Или где на земле скрылся, безжалостный, ты.
Кто бы чужою ладьей Итаки брегов ни коснулся,
Много расспросов тому я про тебя задаю;
И, чтоб тебе передать, когда тебя он увидит,
В руки ему отдаю свиток посланья к тебе;
Мы посылали в Пилос, старинного Нестора землю,
Сына Нелея, – и там шаткая только молва.
С Спартой сноси лися мы, – и Спарта не ведает правды.
Где ты, в какой ты земле? что же ты медлишь, Улисс?
Лучше б стояли еще сейчас Аполлоновы стены! [8] Аполлоновы стены – стены Трои, – «под пенье твоей дыры возникшие, Феб» (поел. XV 180).
И на молитвы свои, бедные, гневаюсь я!
Знала бы я, где борешься ты, и войны лишь боялась,
И разделяла б свои жалобы с множеством жен.
Ныне, не зная, чего бояться, всего трепещу я,
И широка для моих скорбных арена забот.
Все опасности волн и все опасности суши
Кажутся мне за предлог долгих скитаний твоих.
А покуда безумно боюсь я, по вашей привычке,
Может быть, чуждою ты страстью пленился давно;
Может быть, с той говоришь, как жена у тебя простодушна,
Как постоянно она скромно за пряжей сидит.
Пусть обманусь я, – развей обвинения эти по ветру,
Не оставайся вдали, если свободен возврат!
С вдовьего ложа сойти отец понуждает Икарий
И за отсрочки мои вечные тяжко бранит.
Пусть, как угодно, бранит, – твоя я, твоей и останусь,
Вечно Улисса женой быть Пенелопа должна.
Так уступает любви моей и моленьям стыдливым
И укрощает свою волю Икарий старик.
Но Дулихийцы, Самосцы, высокого дети Закинфа [9] Дулихий, Самос, Закинф – соседние с Итакой острова.
Алчной толпой женихов свататься ходят ко мне,
И во дворце у тебя царят, и никто не прогонит
Хищников наших богатств, наших достатков, Улисс.
Что же Пизандра тебе, Полиба и злого Медонта,
Что ж Евримаховых рук, иль Антиноевых зло, [10] Все имена женихов Пенелопы, известные из «Одиссеи».
И других называть, которых ты всех так позорно
Кровью питаешь своей, кормишь именьем своим».
Нищий Ир и Меланфий, стада для пиров приводящий,
О бесконечный позор! – ходят и грабят тебя.
Трое нас беззащитных, – бессильная женщина в доме,
И престарелый Лаерт, и молодой Телемах.
Да и того у меня едва не сгубили засадой,
Как собирался он плыть к Пилосу, им вопреки.
Но повелите, о боги, да в праведном рока теченьи
Сын мне закроет глаза, сын же смежит их отцу.
С нами погонщик быков, кормилица ветхая днями,
Третий – верный пастух грязной свинятни твоей.
Но и Лаерт, уж бессильный поднять оружье руками,
Между бесстыдных врагов власти не в силах сдержать.
А Телемаху придут, – лишь дожил бы! – возраста годы;
Тут бы ему и найти помощь в отцовской руке.
Силы нет и во мне изгнать из дворца ненавистных…
О, воротися скорей, радость ты нам и оплот!
Есть (и молюсь, чтоб и был) твой сын; от нежного детства,
Должен его воспитать был бы разумный отец.
Вспомни Лаерта отца: чтоб сын закрыл ему очи,
Тщится еще отдалить день свой последний старик.
Я ж, при отъезде твоем еще молодая как дева,
Раньше, чем вспомнишь ты нас, стану старухой седой.

Демофоонт, что к своей хозяйке, Родопской Филлиде, [11] Родопа – гора во Фракии, тепер. Деспоти-Даг.
Дольше, чем ей обещал, не возвращаешься ты?
Только рога у луны до полного круга слилися,
Бросила якорь твоя к нашему брегу ладья.
Месяц четырежды гас, четырежды вновь нарождался,
А на Сифонских [12] Сифонский – Фракийский, по Сифону, сыну Нептуна, царю Фракийского Херсонеса. – Актэ – старинное название Аттики, царем которой был отец Демофоонта, Тезей (ср. стих 13).