Народное творчество - Гэсэр

Белолиц и белоголов,
Недовольный, вернулся домой.
Третье утро взошло над землей, —
Начал старец, гласит преданье,
Сына третьего испытанье.

Добрались до высоких берез,
До лесов, где листва густа.
Задал сыну отец вопрос:
«Что ты скажешь про эти места?»

«Всю березовую чащобу
Надо выкорчевать без остатка.
Коль обрушит враг свою злобу,
Будет поле ровно и гладко,
Пригодится для правой войны.
Чтобы были враги сметены,
Чтобы мы одержали победу…
С этой мыслью, разумом слаб,
По местам березовым еду».

Вот погнали дальше быка,
Доскакали до сосняка,
Где прекрасны багрец сосновый,
Твердых лиственниц высота.
И отец вопрошает снова:
«Что ты скажешь про эти места?»

«Надо нам, чтобы жить в тиши,
Нашу землю обезопасить.
Эти лиственницы хороши,
Чтоб врагов завидущих дубасить,
Пригодится нам и сосна,
Если с недругом будет война».

Едут-едут, заботы отбросив,
Добрались до высоких колосьев:
Нет посевам края-предела!
И Хитару-птица взлетела
Из хлебов, что поспели вокруг.
Красный бык испугался вдруг,
Побежал, четырехгодовалый,
Стал топтать деревьев завалы,
Сбросил двух седоков, и упал
Вверх тормашками старый Саргал:
Затвердели белки его глаз,
Смерть нежданная, что ли, стряслась!

Встал Нюсата, глядит удивленно
На недвижное тело нойона.
Он кричит: «Поднимись, отец!»
Но Саргал молчит, как мертвец.
Трижды сын повторил свой крик,—
Ничего не слышит старик.
Стал тогда размышлять Нюсата:
«Как затмилась отцова судьба?
Если 6 здесь, где земля богата,
Не взрастили соседи хлеба,
Не вспорхнула б Хитару-птица.
Если б здесь не могла гнездиться,
То быка не повергла б в испуг.
Если б бык нас не сбросил вдруг,
Не скончался бы мой отец!»

К этой мысли придя наконец,
Красной плетью взмахнул он умело,
Из древесных она ремней,
Восемнадцать застежек на ней!
Препоясал могучее тело
Он березою, рослою, белой,
Вырвал лиственницу для опоры
И подумал: «Время приспело,
Чтоб свершить заповедное дело.
Перед тем как в землю зарою,
Я воздам почет властелину:
Серебром его плечи покрою
И покрою золотом спину».

Две полы завернул за кушак,
До локтей засучил рукава
И отправился юный смельчак,
Чтоб свои защитить права,
В государство китайского хана.
Шел и шел – и пришел утром рано
В государство китайского хана.
Во дворец он вступил старинный,
Молвил хану среди дворца:
«Ваши подданные повинны
В том, что я потерял отца.
Я теперь его в землю зарою,
Но сперва, как следует сыну,
Серебром его плечи покрою
И покрою золотом спину».

Согласился властитель державы
С ясной речью: «Мы были неправы,
Ведь на вашей земле мой народ
Сеет злаки из года в год.
Ты получишь в этот же день
Серебро и червонное злато.
Своего отца ты одень
В серебро и червонное злато.
Разукрась его тело богато
Да в могилу зарой в горький час.
А теперь я составлю указ,
И с тобой, лишь его составлю,
Наших поданных я отправлю».

Испугались люди Китая,
Нагрузили они, не считая,
На возы серебро и злато,
С ними вместе поехал Нюсата.
До китайских добравшись колосьев,
Яму вырыл он острой лопатой,
Рядом шапку дырявую бросив.
Удивляются люди Китая,
Серебро и злато кидая:
«Не наполнится шапка никак!»
Преподносят они кушак,
Расстилают шелк-чесучу,
Говорят с мольбой силачу:
«Нас, что ради посевов пришли,
Со своей не гоните земли!»
В путь пустились – и скрылись вдали.

Исполняя сыновний долг,
Дорогого отца Нюсата
Облачил в чесучу и шелк,
Облачил в серебро и злато,
Порубил он деревья лесные
Вместе с ветками, вместе с корнями
И сухие стволы, и сырые,—
И разжег высокое пламя.
Заплясал огонь, засверкал,
От огня отшатнулся Саргал,
Закричал: «Ой, смерть горяча!»
Побежал, и с его плеча
Стали падать шелк, чесуча,
Серебро и червонное злато.
Младший сын старика поймал
И воскликнул: «Я помню свято,
Что беда для всего живого,
Коль мертвец оживает снова».

Он отца поднимает опять,—
Он сейчас в огонь его бросит,—
Но отец умоляет-просит:
«Ты не должен меня сжигать,
Я не мертв, прости мне причуду,
Притворяться больше не буду!»

Так старик просил Соплячка,
Перетряхивая кисет.
Сын кивнул головой в ответ.
Нагрузили они быка
Шелком, золотом, серебром,
А потом уселись вдвоем
И быка погнали домой.
Так подумал Саргал седой:

«Младший сын у меня растет,
Для народа – броня-оплот.
Всех врагов одолеть он может,
Все напасти он уничтожит».

Было радостным возвращенье:
Младший сын испытанье прошел!
Вот хозяйка свое угощенье
На серебряный ставит стол,
Накрывает стол золотой,
Угощает питьем и едой.
Вот уселись они впятером:
Старики – за одним столом,
За другим столом – сыновья.
Вдоволь пищи, вдоволь питья!
Как насытился старый Саргал,
Погрузился он в размышленья.
Он любимую трубку достал,
Что казалась не меньше тюленя,
Серебром в руке поиграв,
Из огромного, как рукав,
Темно-бархатного кисета
Трубку красным набил табаком:
Будто всыпал копну целиком!
Он огнивом жемчужного цвета
Высек яркие искры огня —
Пламя вырвалось из кремня.
Затянулся он куревом чистым,
Начал с шумом, выдул со свистом,
А как выдул дымок, был он цвета
Загорающегося рассвета.

Солнце желтое скрылось во мгле.
Серый сумрак настал на земле.
Лег старик на высокое ложе,
Чтобы нежиться в мягком тепле.
Соболиное одеяло
И бобровое одеяло
Хорошо укрывали Саргала!

Вот и новое утро настало,
Нежно-нежно лучи заблестели.
Все, покинув свои постели,
Вышли в лес – духовитый, густой.
Родниковой умылись водой,
Причесались и приоделись.
Сели вместе за стол золотой,
Вкусной, сытной пищей наелись,
За серебряный сели в радости,
Ели сахар и всякие сладости.

Вот Саргал, отраду вкушая,
Посылает Алтан-Шагая
К дяде, к черному Хара-Зутану:
«Ты поведай дядюшке-хану:
Опротивела мне бычатина,
И я вспомнил, что замечательно
Лишь таежного зверя мясо.
Так начнем же с этого часа
На таежного зверя облаву,
Поохотимся вместе на славу!»

Старший воин был сыном послушным,
Перед дядей своим криводушным
Он предстал с отцовским наказом.
Был доволен Хара-Зутан:
То он щурился хитрым глазом,
То причмокивал языком:
Он мечтал об известье таком!
Вверх посмотрит – громко смеется,
Вниз посмотрит – в кашле трясется.

Наилучшего из коней,
Что откормлен был для облавы,
Сто и двадцать неспешных дней
Поедавшего сочные травы,—
Он поймал среди чащи густой
Недоуздком из серебра.
Обуздал вороного уздой,
Сотворенной из серебра.
На коня, что к походам привык,
Он из шелка накинул потник,
Оседлал вороного седлом,
Что сверкало литым серебром.
Для коня, чья скачка быстра,
Есть нагрудник из серебра
И подхвостник из серебра:
За стремительных десять лет
Не ослабнут они на нем.
Подтянул он на вороном —
Да за двадцать стремительных лет
Не ослабнет она на нем —
С двадцатью ремешками подпругу.
Место поводу-полукругу
За седельной нашел он лукой.
Там и место для плетки тугой.