Народное творчество - Гэсэр

От родных и друзей вдалеке,
На дороге, повитой туманом,
Растерялась Тумэн-Жаргалан,
И кольцо она с пальца сняла
И Сопливцу кольцо отдала.
«За тобою примчусь: жди меня
У себя через два-три дня»,—
Так Нюсата сказал озорной,
Провожая царевну домой.
Произнес он эти слова,
И при помощи колдовства
Превратился он в муху черную.
Как царевна поводья взяла
И пустилась дорогой торною,
Сел он к ней на луку седла.

Разгадал ее думы Нюсата:
Дочь могучего хана сочла,
Что она грешна, виновата
В том, что верное слово дала,
Отдала золотое кольцо.
Было скорбным ее лицо:
«На него противно смотреть.
Стать Сопливцу женою – горе.
Лучше мне сейчас умереть,
И с утеса я брошусь в море».

На скалу взобралась крутую,
Чтоб низринуться в бездну морскую,
Вдруг Нюсата схватил гнедого
За его шелковистый хвост
И сказал душевное слово:
«Не иди ты путем обмана.
Не пристало дочери хана
Обещанье свое нарушать!» —
И коня повернул он вспять.
Испугалась дочь властелина:

«Здесь, где моря шумит пучина,
Захотелось мне умереть,
Но дала я верное слово
И его не нарушу впредь».
И к пределам края родного
Погнала царевна гнедого,
А Нюсата вернулся домой.

Кончен горный путь и степной,
И предстала она перед ханом,
Пред отцом Турушхэй-Баяном,
О нежданной поведала встрече.
Хан Баян, услыхав эти речи,
Приласкал, успокоил ее,
Пожелал ей счастья и мира,
Приказал, чтоб для праздника-пира
Приготовили яства-питье.

До Зутана дошел в некий час
Турушхэй-Баяна указ.
Порешил криводушный хан,
Что пора добыть ему счастье,
В состязанье принять участье,
В жены взять Тумэн-Жаргалан.
Он велел коня черной масти
Снарядить в поход поскорей —
Пусть к царевне свой бег направит,
И решил Зутан, что возглавит
Триста воинов-богатырей.
Стал просить Нюсата-Нюргай:
«В этот северо-западный край
Вместе с вами, дядя, поеду,
Может быть, я добуду победу».
Рассердился Хара-Зутан,
И не внял он просьбе-желанью,
А прогнал племянника с бранью.

Возвратился Нюсата домой.
Там, на тоненьких ножках, худой,
Серой масти плелся лончак,
Замедлял ослабелый шаг.
Вот и лошадь для Соплячка!
Серомастного лончака
Он седлает седлом дрянным
С потником, но волосяным.
Был из шкурок мышиных – подхвостник,
Был из сусличьих шкурок – подгрудник,
А подпруга, хотя и крепка,
Да из шкурок была колонка,
А из шкурки бурундука
Он к седлу приделал подкладку.
Он сказал: «Снарядил скакуна,—
Хоть на праздник помчится, хоть в схватку,
Но и мне одежда нужна,
Снаряжусь и я для порядку».

Позаботился он об одёже,—
Он мышиные шкурки надел.
Застегнул накидку-дэгэл
Из обрезков-лоскутьев кожи.
Малахай, на колоду похожий,
Он на голову натянул.
Он из ивового куста
Лук и стрелы сработал спроста.
Был в глазу его правом гной —
В бабку конскую величиной.
Был в глазу его левом гнойник
Как пчелы разбухшей двойник.
Он, прищурясь, оглядывал разом
Запад неба своим правым глазом,
А прищурив левое око,
Он высматривал небо востока.
В путь, который ему был неведом,
На трепещущем лончаке
Он за дядей отправился следом,
А Зутан скакал вдалеке.

Край родной – за его спиной,
В горный край он вступает чужой,
А не видно Хара-Зутана.
Вдруг примчались три великана:
Глянешь спереди – горные кряжи,
Если сзади посмотришь на них,
То не сыщешь сравнения даже!
Лица алые – цвета заката,
Каждый зуб во рту – как лопата.
Имена этих трех силачей;
Нагадай-Мэргэн-дэгэй,
Солнца светлого сын молодой,
И Сэсэн-Мэргэн-дэгэй,
Тот, который рожден звездой,
И Сайхан-Мэргэн-дэгэй —
Крепкостанный отпрыск луны.

Трех светил удальцы-сыны
Громко крикнули, вопрошая:
«Эй ты, черная тварь земная,
Средь безлюдных гор и равнин
Далеко ли ты едешь один?»

«Еду в край Турушхэй-Баяна,
Чтоб жениться на дочери хана,
На прекрасной Тумэн-Жаргалан».
В гнев и ярость три великана
От такого ответа пришли:
«Ах ты, черная тварь земли!
Удальцы, что тебя почище,
К ней не смели приехать в дом!» —
И огрели Нюсату кнутом
С тамарисковым кнутовищем,
И, помчавшись, над горным хребтом,
Словно горы, они возвышались,
За вершины порою держались,
И верхушек деревьев касались,
И деревьями сами казались.
Вслед за ними – Нюргай, и нежданно
Он догнал нойона Зутана,
Но поплелся с опаскою сзади,
Побоялся приблизиться к дяде.

Так приехали в те места,
Где ни дерева, ни куста.
Холод в этой глуши окаянной!
У нойона Хара-Зутана
Все замерзло: и меч, и броня,
И в колчане стрелы, и тело,
И одежда на нем задубела,
А согреться нельзя: нет огня!

Не горюет Нюсата отважный:
Он с собой взял огонь очажный.
У огня, посреди дороги,
Греет руки и греет ноги.

А Зутан, увидев дымок, —
В чем тут дело, понять не мог.
Повелел он воинам: «Надо
Расспросить и услышать слова:
Где Сопляк раздобыл дрова?» —
И послал половину отряда.
Прискакали сто пятьдесят,
На огонь с удивленьем глядят.
Говорит им Нюсата невинно:
«Там, за горным хребтом, – седловина,
Там простерлась Долина Седла.
Значит, седла мы там добудем,
Так к чему же хорошим людям
Замерзать-пропадать без тепла?
Я свое разрубил седло
И разжег-раздобыл тепло».

Удивились сто пятьдесят,
Обогревшись, вернулись назад:
«Нам сказал Соплячок озорной,
Что Долина Седла – за горой,
Значит, седла найдутся для нас,
Так зачем же мерзнуть сейчас?
Он свое разрубил седло
И разжег-раздобыл тепло».
Хан ответил своим удальцам:
«Я об этом подумал и сам.
Надо седла скорее рассечь,
Надо пламя пожарче разжечь!»

Засверкало утро багряно,
Осветились зарей облака.
Встал Нюсата-Нюргай раным-рано,
Не дождавшись Хара-Зутана,
Оседлал седлом лончака,
И в Долину Седла, за горой,
Поскакал, облитый зарей.

А за ним копыта гремят:
То Хара-Зутана отряд
Поскакал в Долину Седла.
Там и оторопь всех взяла:
Ни для воина, ни для владельца
Ни седла не видать, ни седельца!
Происшествием этим расстроены,
В путь без седел двинулись воины
И достигли места ночевки.
Посмотрели – Сопливец ловкий
У огня, наслаждаясь, прилег,
А над пламенем вьется дымок.

Прискакал к Сопливцу отряд.
Удальцы, дорогой измучены,—
«Где огонь раздобыл?» – говорят.
А Нюсата: «Возле излучины
Мы увидим Долину Лука.
Там окончится наша мука,
Там отыщем и лук и колчан,—
Потому-то поджег я стрелы».

Как услышал Хара-Зутан,
От мороза осатанелый,
Те слова, он сказал удальцам:
«Догадался об этом я сам,
Ведь племянника я поумней!
Разрубите стрелы и луки,
Разведите огонь посильней, —
Отогреем ноги и руки!»
Триста воинов-богатырей
Разрубили луки и стрелы,
Развели веселый огонь,—
Да согреется ослабелый
Каждый воин и каждый конь!