Генрих Штолль - Классические мифы Греции и Рима

Лихас открыл ей наконец, истину и прибавил, что до сих пор он не говорил правды потому, что боялся смутить царицу. Спокойная, по-видимому, Деянира отослала от себя Лихаса и велела ему повременить отъездом в Эвбею; в благодарность за присланных ей пленниц она хотела послать Гераклу подарок своей работы.

Сердце Деяниры было подавлено тяжкой скорбью. С этой поры она уже не обладала безраздельно любовью Геракла, она не была более полной хозяйкой в его доме; у нее явилась соперница – юная, цветущая красавица, а Деянира была уже близка к той поре, когда красота начинает блекнуть и увядать; как же было ей не опасаться того, что ей придется скоро только по имени быть женою Геракла, любовь же его обратится к другой? Не могла бы перенести этого Деянира. И тогда вспомнила она о талисмане, данном ей когда-то Нессом, и с радостно взялась она за это средство, которое, как она верила, возвратит ей навсегда любовь мужа. Достала она волшебное снадобье, которое держала так долго втайне, вдали от огня и дневного света, и им натерла великолепную одежду, которую предназначала она в дар супругу. Бережно сложив одежду, уложила она ее в ящик и отдала Лихасу.

– Отвези эту одежду моему супругу – это мой дар, я сама изготовила ее. Но проследи, чтобы никто из смертных не дотрагивался до нее, чтобы не касался ее ни луч солнца, ни блеск огня до тех пор, пока Геракл, облеченный в нее, не подойдет торжественно перед всем народом к алтарю богов и не принесет на нем своей жертвы. Такой дала я обет – изготовить ему пышную одежду к тому времени, когда он, по возвращении с войны предстанет пред жертвенником богов для принесения благодарственной жертвы. А что дар этот от моих рук, в том пусть убедит его вот эта печать, которой я запечатываю отсылаемый ларец.

Лихас обещал в точности исполнить приказание своей госпожи и поспешил в Эвбею. А беззаботная и полная радостных надежд Деянира стала дожидаться возвращения супруга.

Только непродолжительно было спокойствие Деяниры, и радость ее скоро сменилась великим горем. Когда Деянира вошла случайно в ту комнату, где приготовляла она одежду супругу, она не нашла шерстяных концов которыми натирала ткань волшебным снадобьем; концы эти, как ни к чему более не нужные, бросила она на пол: но согретая лучами солнца шерсть истлела и распалась в прах; на месте же, где лежали концы, вздувалась и шипела какая-то ядовитая пена. Сомнение и боязнь овладели душой Деяниры: не случилось бы с Гераклом от ее дара какого несчастья! И мог ли кентавр дать ей добрый совет, – тот самый кентавр, который из-за нее был предан смерти ее мужем? В смущении, с тоскою в сердце ждала она вестей о своем супруге.

Внезапно в доме появился Гилл, который, не будучи в состоянии дожидаться дома прибытия отца, отправился к нему в Эвбею; Гилл принес смущенной Деянире страшную весть.

– О, мать! воскликнул он, полный гнева и ужаса, – лучше бы тебе не родиться на свет, лучше бы тебе не быть тебе моей матерью! Ты отняла у меня отца, ты умертвила своего супруга!

– Что говоришь ты, сын мой? – воскликнула Деянира, – кто внушил тебе, что я виновница несчастья?

– Я не от других слышал, я видел сам, своими глазами, – продолжал потрясенный юноша. Прибыл я к отцу в то время, когда он, воздвигнув Зевсу у подошвы Кенея множество алтарей, готовился приступить к торжественному жертвоприношению. В то же время прибыл в Эвбею и Лихас с твоим даром, со смертоносной одеждой. Отец обрадовался дорогому дару и, по желанию твоему, надел на себя присланную одежду и в ней приступил к принесению жертвы. Но в ту минуту, как он, полный гордого упоения одержанною победой, благоговейно поднял руки к небесам, тело его внезапно покрылось страшным потом, содрогнулись все его кости, словно поразило его жало ядовитой ехидны. Подозвал он к себе вестника, принесшего ему от тебя в дар одежду, и стал спрашивать: по чьему коварному внушению принес он отравленную ядом одежду?

Вестник не мог сказать в ответ ничего, кроме того, что одежду эту он получил от тебя, и едва успел он представить ответ, как Геракл, терзаемый невыносимою болью и судорогами, схватил несчастного, ни в чем не повинного раба за ногу и в дикой, безумной ярости ударил его о прибрежную скалу; волны поглотили обезображенный труп несчастного. Все присутствовавшие при этом ужасном событии испустили крик соболезнования о судьбе погибшего раба, и никто не решался приблизиться к 6есновавшемуся Гераклу.

То пригибало его к земле, то подкидывало высоко вверх, причем он издавал страшные крики и стоны, и этим стонам вторило эхо гор. Когда, наконец, обессилев от боли, он упал и, катаясь по земле, стал громко проклинать брак с тобою, – брак, принесший ему преждевременную гибель, взор его случайно упал на меня. Проливая горькие слезы, я стоял неподалеку от него. «Подойди ко мне, сын мой! – сказал он мне: – Не оставляй меня в трудную минуту, унеси меня из этой страны, не дай мне умереть на чужбине!» Тут перенесли мы его на корабль и поплыли с ним к берегам Эллады. Труден был путь для страдальца: терзаясь страшными мучениями, дрожал он и беспрерывно стонал и кричал… Скоро прибудет корабль, и может быть вы увидите еще несчастного живым; но скорее всего он испустил уже дух… Мать, твое это дело; да покарают тебя мстительные Эриннии! От руки твоей погиб бесславною смертью лучший из мужей Эллады».

Ни слова не сказала Деянира в ответ на упреки сына.

Пораженная скорбью и отчаянием, безмолвно удалилась она во внутренние покои и долго бродила, как тень по опустелому дому; наконец, рыдая, бросилась на ложе, расстегнула золотые пряжки на одежде, развязала пояс и обнажила грудь.

Одна из служанок, последовавшая за Деянирой во внутренность дома и наблюдавшая за ее поступками, видя, что задумывает госпожа ее, пришла в ужас и бросилась звать к ней сына.

Когда Гилл с служанкой вошли в опочивальню Деяниры, они нашли ее уже бездыханной, плавающей в крови: обоюдоострым мечом поразила она себя в грудь и вонзила тот меч до самого сердца. Проливая горькие слезы, бросился сын на труп матери и горько скорбел о том, что так необдуманно обвинил ее в ужасном преступлении. Позднее уже узнал он от домочадцев о том, как обманута была Деянира коварным кентавром и как стала она невольной причиной смерти Геракла.

Еще Гилл покрывал поцелуями труп матери, как на дворе раздались шаги каких-то незнакомцев. То были люди, принесшие на одре Геракла. Стенания Гилла пробудили его из забытья, и снова стал он терзаться невыносимой мукой.

– Где ты, сын мой? – восклицал Геракл: – Сжалься надо мною, возьми меч и вонзи его мне в грудь; избавь меня от мучений! О, неблагодарные дети Эллады! Неужели никто из вас мечом или огнем не положить конца моим мукам? А сколько страдал я, сколько подвигов совершил, сколько понес трудов для блага Эллады! Посмотрите, вот те руки, которыми осилил я немейского льва и лернейскую гидру, которыми боролся я с гигантами и с псом Аида: где же моя прежняя необоримая мощь? Бессильны теперь мои мышцы, иссякла кровь у меня в жилах, и высох мозг в моих костях! И не копье вооруженного врага поразило меня, не рать гигантов, не чудовище пустыни, – меня сгубила рука женщины. О, приведи ее, сын мой, поражу я ее страшною казнью!