Генрих Штолль - Классические мифы Греции и Рима

В это время из храма, в котором пребывала Алкмена с дочерьми Геракла, вышла дева высокого роста. То была Макария, великодушная дочь несчастной Деяниры, единственный ребенок, прижитый ей с Гераклом. Услыхала она вопли старца и своих братьев, узнала, какое горе удручает их, и что сказали прорицатели и тотчас же предложила себя в жертву.

– Чем оправдаемся мы, – говорила она, – если из-за нас весь город подвергнется опасности и если другие падут жертвой смерти в то время, как мы будем страшиться и избегать ее? Никогда не потерплю я этого. Ведите меня на место заклания, украсьте чело мое жертвенным венком и принесите меня в жертву подземным богам. Тогда победа останется за вами: добровольно, безропотно отдаю я жизнь в жертву за братьев.

Изумился народ, внимая бесстрашным, мужественным речам девушки. Наконец, стал говорить Иолай и сказал ей:

– О дитя! Речи твои достойны дочери великого героя. Буду я вечно гордиться ими, хотя и оплакиваю судьбу твою. Только справедливее было бы, мне кажется, призвать сюда других дочерей Геракла и здесь, перед алтарем, бросить жребий: пусть жребий решит, кому из вас жертвовать жизнью за братьев.

– Нет, воскликнула Maкaрия, – не хочу я умирать по произволу случая: бесславна и безрадостна такая смерть; я отдаю свою жизнь добровольно. Не медлите же более, не допустите, чтобы враг напал на вас прежде, чем вы изготовитесь к битве; тогда бесполезна будет и жертва. Да позаботьтесь еще о том, чтобы мне довелось испустить дух на женских руках.

Увели великодушную девушку, пожелавшую положить жизнь для спасения братьев. Глядя, как повели ее готовить к смерти, Иолай закрыл руками лицо и с воплем упал на землю.

Немного спустя, к рыдавшему старцу приблизился вестник и сообщил ему, что Гилл подошел к Афинам с сильной армией и, соединясь с афинским войском, стал напротив неприятеля; что обреченные на заклание жертвы уже выведены перед рядами союзного войска, и скоро начнется кровавая битва.

Весть о близости битвы снова оживила геройский дух старца; он поднялся на ноги и, несмотря на возражения окружавших его и самой Алкмены, потребовал себе оружия и стал готовиться к битве. Сопровождаемый вестником Гилла, поспешно отправился он на поле сражения.

Когда сблизились длинные ряды двух войск, Гилл вышел вперед и предложил Эврисфею, во избежание напрасного пролития крови, решить дело поединком.

– Если ты победишь меня, – возьми и веди за собою детей Геракла; а если падешь от моей руки, пусть предоставят нам право жить на родине и пользоваться властью, принадлежащей нам от предков».

Оба войска одобрили предложение Гилла, но трусливый Эврисфей отказался от единоборства: для него было безопаснее заставить биться свое войско; надеясь на его силу и многочисленность, он был вполне уверен в победе. Гилл отошел к своим рядам. Пала под жертвенным ножом жреца Макария, и началась кровавая сеча. Загремели литавры, раздались боевые крики; стоны и мольбы раненых, предсмертные вопли умирающих вскоре покрылись стуком щитов и мечей.

В начале битвы многолюдная рать аргивян сильно напирала на ряды афинского войска; но мужественно и стойко выдерживали афиняне натиск и заставили врага отступить. Долго продолжалась лютая сеча, наконец аргивяне обратились в бегство и падали под мечами преследовавших их неприятелей. Вместе с другими афинскими воинами преследовал бегущих аргивян также и Гилл на своей боевой колеснице. Увидал его Иолай и с мольбою простер к нему руки, прося, чтобы он уступил ему колесницу. Гилл исполнил просьбу, и вот седовласый старец помчался вслед за неприятелями, ища всюду ненавистного Эврисфея. Когда быстроногие кони примчали Иолая к святилищу Палленской Афины, он увидал вдали колесницу Эврисфея, несшегося во весь опор. Поднял старец к небесам руки и воззвал к Зевсу и Гебе, моля их ниспослать ему на один день силы юности, дабы смог он настигнуть своего исконного врага, Гераклова мучителя, и наказать его за содеянные им злодеяния. Тут совершилось великое чудо.

Упали с неба две светлые звёзды (думали, что этими звёздами были сам Геракл и Геба), и темное облако окутало колесницу; когда же исчезли звёзды и рассеялось облако, Иолай стоял на колеснице во всей силе и красе своей юности. Вблизи Скиронской скалы, на границе Мегары и Коринфа, догнал он Эврисфея, одолел его без труда и, скованного, привел в стан афинян. Победитель был встречен громкими приветственными криками союзных войск; с триумфом вошел он в Афины и передал пленника Алкмене.

С яростной злобой встретила Алкмена мучителя своего сына и своих внучат.

– Наконец-то, ты в моих руках! – воскликнула она. – Наконец-то карает тебя правосудие богов! Не опускай глаз в землю, дай мне вглядеться в тебя: ты ли тот изверг, который так долго и так безжалостно терзал моего сына, посылал его, живого, в царство теней, заставлял бороться со львами и гидрами? И тебе еще мало было тех мук, которые перенес он от тебя: ты и после его смерти, стал преследовать и меня, и детей Геракла; ты не давал нам нигде убежища. Ты, безбожник, хотел оторвать нас даже от этого алтаря; погибнуть бы нам, если бы не защитил нас свободолюбивый народ и не нашлось бы людей, не побоявшихся твоей силы. Добро, что ты попался мне в руки: ты поплатишься теперь за все твои злодеяния, – не уйти тебе от смерти!

Трусливый Эврисфей, видя перед собой неизбежную смерть, держал себя так, как нельзя было ожидать: он не обнаруживал перед Алкменой никакого страха, не унизил себя никакой мольбой о пощаде. Гилл и афиняне заступались за него, говоря, что было бы незаконно и бесчеловечно предать смерти врага после битвы, плененного и обезоруженного; но доводы их не могли смягчить Алкмены: воспоминание о бедствиях, которые претерпела от Эврисфея ее семья в прошлом и мысль о недавней тяжелой утрате, о гибели Макарии, ожесточили сердце Алкмены и вселили в нее неодолимую жажду мести. Она настояла на том, чтобы враг ее семьи предан был смерти, и собственными руками вырвала ему глаза. Труп Эврисфея афиняне погребли вблизи храма Палленской Афины, и за то, что они не лишили труп врага погребения, а честно предали его земле, гроб Эврисфея стал впоследствии спасительной защитой для всей Аттики.

Царь афинский Эгей, из рода Эрехфея, два раза вступал в брак, но ни от одной жены не имел детей. Стал он уже седеть, и приходилось ему встречать одинокую и безрадостную старость. И вот отправился он в Дельфы вопросить оракула о том, как стяжать ему сына и наследника престола. Оракул дал Эгею ответ темный, которого он никак не мог объяснить себе: наказал он Эгею не развязывать концов винного меха, пока не вернется в Афины, или однажды ему придется умереть от великой печали. Поэтому, мучимый неизвестностью, из Дельф он и отправился прямой дорогой в Трезены, к славному своей мудростью царю Питфею: питал он надежду, что Питфей уяснит гадание оракула. Вникнув в слова предвещания, Питфей усмотрел, что афинскому царю суждено иметь сына, который доблестными подвигами своими стяжает себе среди людей великую славу, но послужит и причиной смерти отца. Дабы сделать причастным к этой славе и свой род, Питфей выдал за афинского царя дочь свою Эфру; но брак этот счел нужным скрыть до времени от народа, а когда Эфра родила сына, Питфей распространил слух, что отец родившегося младенца – никто иной как сам Посейдон, бог моря. Младенца назвали Тезеем, и дед усердно заботился о его воспитании.