Михаэль Энде - Рыцарь Родриго и его оруженосец

Сократ командовал с трубы то «Влево!», то «Вправо!», когда лесные дорожки пересекались, что случалось довольно редко, и кукольный театр папы Дика приближался к скалам Лихогорья, пока им не открылся вид на вершину с пятью покосившимися башнями. Как вы уже знаете – но ни Сократ, ни Дики пока не знали, – обитаемой была всего одна из них.

Кукольный театр папы Дика со скрежетом остановился: то ли ослы не хотели ехать дальше, то ли Диков покинули последние капли мужества. Сократ бы это понял. Он проследил за восхождением крутой тропы, что огибала скалистые пики, ведя к воротам. До сих пор он видел крепость Гробург лишь издали. Вблизи чёрные стены и пустые глазницы окон выглядели в тысячу раз более зловещими.

И сюда-то, подумал Сократ, Малыш один-одинёшенек карабкался ночью во тьме, под ливнем и ревущим ветром? Неужто этот поворот истории мог быть правдоподобным? Но истории не обязаны быть правдоподобными. Немного подумав, Сократ припомнил много славных историй, совсем даже неправдоподобных. Зато они были с настроением и подъёмом, отчего ему сразу подумалось, что именно такой мальчик, как Малыш, только и мог подняться по такой тропе, как эта, посреди бушующей бури. Только так, а не иначе могла быть записана история Малыша в старинной книге.

– Чего вы ждёте? – крикнул Сократ.

И кукольный театр папы Дика начал подъём в гору, и внутри вагончика закачались на нитках марионетки.

Теперь, когда Сократ смотрел налево, его взгляд падал в бездонную пропасть, куда кукольный вагончик мог сорваться в любой момент. А когда он смотрел направо, его взгляд падал на бесчисленные могилы. По краю дорожки стояли кресты, а поскольку дорожка была такая крутая, а повозка такая медленная, Сократ успевал прочитать на могилах все надписи.

«Тут погребён рыцарь Богумил Грозайц», – читал он.

«Здесь покоятся насилу собранные останки великана Унтама Менувеля», – читал он. И сразу после этого они громыхали мимо того немногого, что осталось от банды из тринадцати неистовых берсерков, и мимо четырнадцатиглавого дракона. Двенадцать его голов, как значилось на могильной плите, Родриго Грубиан отсёк ему сразу после завтрака, а остальные две ещё до обеда.

Дики на облучке теперь уже стенали не смолкая, да и у Сократа на крыше стояли дыбом перья. Ему ещё не приходилось читать такие страшные истории, как на этих надгробных камнях. Ему и в самом деле казалось, что он не трясся на горной тропе, а перелистывал книгу. А не был ли этот Родриго, думал начитанный попугай, тоже начитанным рыцарем?

– Ох! Ах! Как страшно! Как жутко! – восклицали Дики, когда вагончик проезжал мимо шпалеры из человеческих костей.

Скелеты были прикованы к скале ржавыми цепями, а на черепах ещё уцелели шлемы. Дики на облучке даже отворачивались – таким устрашающим был этот вид. Сократ же, напротив, присматривался особенно внимательно. Он хотел бы обмануться, но эти скелеты на цепях казались ему похожими на марионеток. На каких-то особенных ниточках.

Когда кукольный театр папы Дика вкатился на подъёмный мост, попугай задумчиво приводил в порядок своё оперение. Впереди маячили могучие крепостные ворота. Разумеется, запертые. Зато доски подъёмного моста скрипели и трещали, будто в любой момент могли проломиться.

– И что теперь? – донесло до Сократа тоненький голосок папы Дика.

– Теперь ты должен постучаться, Эфраим Эмануэль Дик, – сказал попугай. – Я ведь плохо умею это делать. Хлопанья крыльев никто не услышит.

Папа Дик, пошатываясь на ватных ногах, пошёл по трухлявым доскам подъёмного моста, неловко перепрыгнул через дыру на месте отсутствующей доски и чуть было не упал в обморок, увидев на воротах колотушку в виде чёртовой рожи.

– Ну стучи же! – прохрипел Сократ на своей наблюдательной вышке. – Я допускаю, что нас тут ждут.

Папа Дик постучал так тихо, как только можно было постучать железным кольцом, и, когда этот стук призрачным эхом отдался во дворе крепости, он был ещё ближе к обмороку, чем прежде.

Никакого ответа не послышалось. Никто не вышел.

– Малыш? – крикнула с облучка мама Дик, но так тихо, что услышать её мог разве что Сократ на жестяной трубе.

«Неужто и Малышу пришлось стоять здесь и тщетно ждать, когда его впустят?» – задумался попугай. Как же история развивалась дальше и как она пойдёт теперь? Что мог делать перед запертыми воротами Малыш, ему было неясно. Что делать ему самому, было, наоборот, очевидно. Раз уж у него есть крылья, он мог и воспользоваться ими.

– Ждите меня здесь! – крикнул Сократ Дикам и без особых усилий перелетел через ворота.

– Малыш! – звал Сократ, разглядывая сверху овощные грядки Родриго Грубиана во дворе крепости.

Попугай не верил своим глазам. В старинной книге историй ничего не говорилось о рыцаре-разбойнике, который выращивал бы в своей рыцарской крепости картошку.

– Малыш! – снова крикнул Сократ и, не получив ответа, приземлился среди бобов Родриго Грубиана. Его зоркий птичий взгляд скользил от одной башни к другой. Большинство из них выглядели обветшалыми, и только Южная башня казалась более-менее обжитой. – Благородный рыцарь! – попробовал Сократ по-другому. – Господин Грубиан из крепости Гробург на горе Лихогорье!

Ответа не последовало, зато попугай услышал какой-то стук в старой конюшне неподалёку от огорода. Сократ выпутался из бобовых побегов и вразвалочку направился к конюшне. Дверь туда, к счастью, была приоткрыта.

– Рыцарь Грубиан! – крикнул Сократ ещё раз.

Опять послышался стук и к нему ещё какой-то скрежет, как будто щипцами изгибали кусок жести.

Сократ, следуя на звук, вошёл в конюшню, где уже давно не стояли боевые кони. Вместо этого конюшня была переоборудована в мастерскую. На длинном столе громоздились бледные мёртвые черепа и скелеты, а рядом стояли небольшой чан с водой и початый мешок гипса.

Сократ взлетел на стол и вонзил свой острый клюв в ещё сырой, незатвердевший череп. Он был из гипса. Ни одна из костей на столе не была настоящей. А если ни одна из костей на столе не была настоящей, заключил Сократ, тогда и те черепа и скелеты вдоль скалистой тропы не были настоящими. А если черепа и скелеты на тропе не были настоящими, то и надписи на могильных плитах были выдуманными. А если надписи на могильных камнях были выдуманы, то рыцарь-разбойник Родриго Грубиан был, во-первых, хорошим сочинителем историй, а во-вторых, совсем не опасным.

Сократ поднял перепачканный в гипсе клюв. Его зоркий попугайский взгляд устремился теперь на большой, величественный шкаф.

– Не угодно ли вам будет выйти, рыцарь Грубиан? – проскрипел он, поскольку от него не ускользнуло, что лёгкий скрежет и стук исходили как раз из этого шкафа.