Колин Маккалоу - Первый человек в Риме

Марий налил себе еще и вопросительно посмотрел на Цезаря.

– Гай Юлий, но с чего ты решил дать мне этот шанс?

– По двум причинам. Первая, вероятно, покажется тебе не слишком сентиментальной. Я хочу изменить бедственное положение, в которое попала моя семья из-за отсутствия денег. Но торговать дочерьми я все-таки не хочу. Помнишь – я заметил тебя вчера во время жертвоприношения… Это был знак свыше. Я – не из тех, кто верит в предзнаменования, однако тут меня действительно будто осенило. Я почувствовал, что ты – тот, кто спасет Рим, если только дать тебе эту возможность! Если не ты – Рим погибнет. Наверное, каждый римлянин все-таки склонен к суеверию, а древние фамилии – особенно. Это относится и ко мне. Я много думал после того дня. Разве не выполню я свой долг по отношению к предкам, подумалось мне, если дам Риму человека, в котором Рим столь нуждается?

– Я ощущал в себе нечто подобное, – внезапно глухо проговорил Марий. – Когда отправлялся в Нуманцию.

– И ты тоже! Значит, нас уже двое.

– А вторая причина?

Цезарь глубоко вздохнул:

– Я уже достиг того возраста, когда никуда не деться от сознания, что я никогда не смогу дать своим детям того, что должен был дать отец. Я слишком стар! Они были окружены любовью и заботой, ни в чем не нуждались, хотя и излишеств не ведали. Они получили достойное образование. Однако все, что я имею, – это дом и примерно пятьсот югеров земли на Альбанских холмах.

Цезарь сел, скрестив ноги, и наклонился вперед.

– А детей у меня четверо, хотя даже два ребенка – уже слишком много. Два сына и две дочери. Того, что у меня есть, недостаточно, чтобы обеспечить карьеру моим сыновьям. Они не смогут даже стать рядовыми членами Сената, как я. Если я разделю имущество между сыновьями, то ни один из них не наберет сенаторского ценза. Если оставлю все Сексту – тот еще сможет чего-нибудь добиться, однако мой младший, Гай, не удержится даже в звании всадника. Превратится во второго Луция Корнелия Суллу… Ты знаешь Суллу?

– Нет.

– Его мачеха живет по соседству с нами. Женщина низкого происхождения, лишенная чувства меры и такта, но богатая баснословно. Кажется, у нее есть какой-то наследник… племянник или племянница. Как-то раз она вынудила меня разговориться с нею, и с тех пор время от времени приходится выслушивать ее болтовню. Луций Корнелий Сулла – ее пасынок – живет с ней, поскольку, по ее словам, ему просто некуда податься. Представь себе только – патриций Корнелий! Род настолько древний и знатный, что Сулла хоть сейчас может войти в Сенат, – и тем не менее у него нет никакой надежды занять подобающее ему место. Он – нищий! Эта ветвь рода увяла уже давно. Его отец в любом случае ничего не мог бы сделать для сына. Да еще пристрастился к вину и пропил остатки былого могущества. Он женился на соседке – той самой, что содержит Суллу после смерти его отца. Она-то пальцем не шевельнула, чтобы помочь. Ты, Гай Марий, куда счастливее Суллы: твоей семье хватило достатка, чтобы обеспечить тебе место в Сенате, когда подвернется возможность. Пусть Марии и не родовиты, пусть ты называешься «новым человеком» – Сенат уважает тех, кто располагает состоянием. Сулла же, имея безупречное происхождение, исключен из списков. Боюсь, как бы такая же судьба не постигла моего младшего сына и его потомков.

– Рождение и происхождение – дело случая. Почему же от них должна зависеть судьба? – Тема волновала Мария, затрагивала сокровенные его мысли.

– А почему деньгам дана такая власть над людьми? – ответил Цезарь в тон. – Сам посуди, Гай Марий: какую страну ни возьми, везде властвуют деньги и знатность. В Риме еще осталась свобода для личных дарований – сравни хотя бы с Парфянским царством! Да Рим почти идеал государства, о котором писал Платон. Нередки случаи, когда рожденные в ничтожестве в Риме достигали высших должностей. Впрочем, я не в восторге от тех, кто проделал такой путь: схватка с судьбой, как правило, надламывает человека, опустошает его.

– В таком случае, может быть, не стоит и горевать об участи Суллы?

– Нет, что ты! Допустим, судьба обошлась с тобой жестоко, несправедливо – но ведь ты из «новых». Я слишком предан своему классу, чтобы не сожалеть о Сулле от всего сердца! – Цезарь остановился, вспомнив наконец о своем деле. – Вернемся лучше к судьбе моих детей. Мои дочери, Гай Марий, не имеют приданого – и, как следствие, женихов. Им я не могу уделить ничего, поскольку таким образом доля сыновей окажется урезанной еще больше. Следовательно, они никогда не смогут выйти замуж за людей своего круга. Не принимай эти слова на свой счет, Гай Марий, – я не тебя имею в виду. Хочу лишь сказать, что они будут вынуждены выйти замуж за тех, кто мне не по душе, за истинных ничтожеств. Не то что ты. Я не выдал бы их замуж даже за людей своего звания, которые показались бы мне недостойными, поверь! Нет, я предпочел бы прямых, открытых, честных, умных – да вот только не знаю, где таких найти. Те, кто хотел бы заполучить моих дочерей, настолько мне неприятны, что я скорее покажу им на дверь, чем начну переговоры о браке. Похоже на судьбу богатой вдовы, не так ли? Приличный человек и не посмотрит в ее сторону, опасаясь козней соперников-проходимцев, поэтому вокруг нее и увиваются одни проходимцы.

Цезарь присел на край ложа.

– Не будешь возражать, Гай Марий, если мы перейдем в сад и немного прогуляемся? Уже прохладно, но я могу дать тебе теплый плащ. Неплохо бы немного размяться.

Марий без слов поднялся и, взяв сандалии Цезаря, помог ему обуться. Затем обулся сам и встал, поддерживая собеседника под локоть.

– Что мне в тебе нравится, Гай Марий, так это всякое отсутствие высокомерия.

Внутренний дворик дома Цезаря был невелик, но с очаровательным садом. Немного нашлось бы в городе таких тихих, спокойных, чарующих изяществом местечек. Даже в это время года все здесь благоухало – весна словно не оставляла этот дом. Гай Марий с теплотой подумал: «А ведь в душе Юлии продолжают оставаться селянами…». По краям карнизов, по скатам крыш, куда чаще всего доставало солнце, вились лозы дикого винограда. Как в отцовском доме в Арпине. К концу января они празднично украшали дом нежной зеленью листьев. Кроме того, у них было еще одно качество, о котором, как подозревал Гай Марий, вряд ли знал хоть кто-нибудь в Риме: они отпугивали насекомых.

К приходу гостя зажгли лампионы в колоннаде, опоясывавшей перистиль. Маленькие бронзовые светильники, стоявшие вдоль дорожек сада, расточали нежный аромат сквозь тонкие мраморные пластины, защищавшие от непогоды подрагивавший огонек. Дождь уже прекратился, однако кусты и трава были унизаны тяжелыми каплями, воздух напоен сыростью и холодом.