Лайонел Шрайвер - Другая жизнь

– Думаю, у тебя все получится. – Голос звучал так размеренно, в каждой интонации было столько мудрости и сдержанности, которую он не замечал раньше. – И вовсе это не похоже на смерть. Ничто в этом мире не похоже на смерть. Мы просто используем эту метафору для более мелких и низменных чувств.

– Если таким образом ты предполагаешь заставить меня изменить решение, знай, это не сработает.

– Когда ты планируешь покинуть родные берега?

– В следующую пятницу. Рейс на Лондон в 22:30. Затем в Найроби, в Занзибар и Пембу. У вас с Заком будет время подумать до закрытия стойки регистрации. Я решил убраться из дома пораньше, чтобы вам не мешать. – Дать вам возможность соскучиться по мне – вот что он имел в виду. Соскучиться, пока есть шанс все изменить. И, честно говоря, он боялся ее. Если он останется, у нее появится возможность его отговорить. Она мастер на такие штучки. – Я поживу у Кэрол и Джексона. Они меня ждут, ты сможешь найти меня там в любое время, пока я не улетел.

– Надеюсь, ты не улетишь, – сказала Глинис, как-то немного лениво.

Взяв со стола стакан, она встала и расправила брюки тем жестом, который он характеризовал как «приведение себя в порядок», чтобы отправиться готовить еще один весьма ординарный ужин.

– Раз уж ваш Рэнди такой умелец, попроси, пусть подберет мне страховку получше.

Тем же вечером, когда Глинис все еще возилась в кухне, Шеп проскользнул в спальню и выложил из чемодана банный халат. Две рубашки он вернул на место в третий ящик комода, разгладив образовавшиеся заломы. Затем нашел плоскогубцы, отвертку и ножовку и разложил по ячейкам в большом красном ящике с инструментами. Наткнувшись на расческу, занимавшую свое место рядом с коробкой из-под сигар, в которой хранилась оставшаяся от предыдущих поездок иностранная валюта, он взял ее и задумчиво провел по волосам.

– Он никогда не сможет уехать, – сказала Кэрол, перебирая веточки рукколы.

– Ерунда, – отмахнулся Джексон, выуживая кусок итальянской колбаски из острого соте. – Он уже купил билет. Я видел его своими глазами. Вернее, их. И сказал, что не стоит зря тратить деньги еще на два. Она не поедет, это уж точно. Я это понял еще раньше Шепа. Глинис воспринимала эти поездки как увлекательную игру. Игру, от которой она уже устала.

– Ты всегда думал, что я считаю его малодушным, а это не так. Просто он слишком ответственный человек. Он никогда не бросит семью в трудную минуту; это не в его характере. Уйдет и не обернется? Начнет жизнь с чистого листа почти в пятьдесят? Ты когда-нибудь встречал таких людей? Даже если он и уедет, чтобы что-то доказать, то очень скоро вернется домой. Флика, уже прошло полчаса. Ты закапала искусственные слезы?

Их старшая дочь издала звук, похожий одновременно на глубокий вздох, стон и блеяние. Эти внутриутробные звуки могли означать как согласие, так и отрицание. Она быстрым движением сунула руку в карман, достала маленький полиэтиленовый пакетик и поочередно поднесла к каждому глазу пузырек, который всегда напоминал Джексону бомбу «Толстяк», сброшенную на Нагасаки. Как обычно, глаза защипало, ресницы намокли и слиплись от геля.

– Что, поджала хвост? – спросил Джексон. – Никакого уважения к мужской гордости.

– Ах вот как? – Кэрол буквально испепелила его взглядом. – Ладно, где находится эта Пемба?

– Недалеко от побережья Занзибара, – ответил Джексон. – Славится тем, что там выращивают гвоздику. По всему острову стоит запах этой пряности. По крайней мере, так говорил мне Шеп. Так и вижу его покачивающимся в гамаке, со стаканом виски в одной руке и куском тыквенного пирога в другой.

– А я готова поспорить, что он уедет, – подала голос Флика. – Если он сказал, значит, так и сделает. Шеп никогда не лжет.

Ее, шестнадцатилетнюю, часто принимали за младшую сестру, которой было одиннадцать; откровенно говоря, следовало рассчитывать ее возраст как возраст животного относительно человеческого, и это означало бы, что ей скоро стукнет сто три. Сейчас, являясь свидетелем вечного противостояния, Флика, и это очевидно, мысленно была очень далеко отсюда.

Джексон взъерошил ее светлые волосы. В детстве они всегда стригли их коротко, чтобы они не были постоянно перепачканы рвотными массами, но после операции фундопликации ее может стошнить только чем-то твердым, поэтому Флика решила отрастить волосы.

– Вот уж неверующая!

– А что он там будет делать? – не отступала Кэрол. – Модернизированные фонтаны для стран третьего мира? Шеп не такой человек, чтобы валяться в гамаке без дела.

– Не обязательно фонтаны. Он может рыть колодцы. Шеп привык приносить пользу. С этим ничего не поделаешь. Доведись мне жить в грязной полуразвалившейся хибаре, я бы хотел иметь такого соседа.

– Флика, немедленно отойди от плиты!

– Я вовсе не рядом с плитой, – ответила Флика, сохраняя свой обычный невозмутимый вид. Она всегда говорила в нос, словно у нее были проблемы с аденоидами, и казалась пьяной, как Стефан Хокинг после бутылки «Уайлд Терки». Голос всегда звучал грубо, это стало чертой ее характера. Джексон обожал ее за это. Она отказывалась играть роль задорного, жизнелюбивого ребенка-инвалида, поражающего окружающих мужеством и отвагой.

– Порежешься! – сказала Кэрол, вырывая нож из рук Флики, и швырнула его на столешницу.

Флика, пошатываясь, вернулась к столу той походкой, которую обычно называют неуклюжей, но Джексон считал, что в ней есть необъяснимая грация: туловище слегка покачивалось из стороны в сторону, руки чуть разведены, помогая держать равновесие, шажки мелкие, с пятки на носок, словно она шла по канату.

– Ты что думаешь, – произнесла она, – я покрошу пальцы в салат, приняв их за морковку?

– Не смешно, – сказала Кэрол.

Да, это не смешно. Когда Флике было девять, она решила помочь приготовить салат из свежих овощей, и Джексон просто чудом заметил, что капуста меняет цвет – с зеленого на красный – и обратил внимание, что у дочери на указательном пальце нет одной фаланги. В больнице ее пришили, но с тех пор они никогда не ели салат из капусты. Возможно, это и не плохо, что твой ребенок нечувствителен к боли настолько, что способен отрезать себе кусок пальца даже без местной анестезии, но, когда Джексон рассказал об этом коллегам, их лица побелели. Он постарался объяснить, что такие дети могут сломать ногу и заметить открытый перелом лишь через некоторое время, поняв, что им что-то мешает бегать. Для Флики ушибы и кровоточащие раны были лишь досадной неприятностью, наподобие прорвавшегося случайно пакета с рисом или скользкого пола.

– Никогда не понимала, почему ты так хочешь, чтобы Шеп уехал из страны? – продолжала Кэрол. – Он же твой лучший друг. Не будешь по нему скучать?