Колин Маккалоу - Битва за Рим

Никто не аплодировал, только по залу пронесся легкий шумок, а Гай Марий широко ухмыльнулся.

«Да, – думал Марк Ливий Друз, видя, что заседание идет к концу, – это действительно все. Принцепс Сената Скавр выиграл, Рим проиграл. Разве те, чьи уши превратились в камень, способны расслышать Рутилия Руфа? Устами Гая Мария и Рутилия Руфа говорил здравый смысл – ясный, как день, доступный, казалось бы, и слепцу. Как сказал Гай Марий? Жатва смерти и крови, несравнимая с урожаем засеянных драконовых зубов! Беда в том, что мало кто из них знаком с италиками, если не считать нечастых сделок и межевых споров. Откуда им знать, – печально размышлял Друз, – что в душу любого италика давно заронено семя ненависти и мести, которое только ждет своего часа, чтобы взойти? Я сам ничем не отличался бы от остальных, если бы случай не свел меня с Квинтом Поппедием Силоном на поле брани».

Его зять Марк Порций Катон Салониан сидел неподалеку, на верхнем ярусе. Добравшись до Друза, он положил руку ему на плечо:

– Ты пойдешь со мной домой, Марк Ливий?

Друз не спешил вставать; рот его был приоткрыт, в глазах стояла тоска.

– Иди без меня, Марк Порций, – откликнулся он. – Я очень устал. Дай собраться с мыслями.

Он дождался, пока все сенаторы покинут зал, потом подал знак слуге, чтобы тот забрал стул и отправлялся домой, не дожидаясь хозяина. Затем медленно спустился и, пройдя по черным и белым плитам, устилавшим пол, вышел из Гостилиевой курии, где рабы уже принялись за уборку, собирая мусор. Покончив с этим занятием, они запрут двери, чтобы обезопасить курию от обитателей Субуры, лежащей в двух шагах, и удалятся в специальное жилище для государственных рабов при Сенате.

Друз брел, опустив голову, от колонны к колонне и раздумывал, сколько времени потребуется Силону и Мутилу, чтобы прознать о случившемся. Он не сомневался, что lex Licinia Mucia, украшенный поправками Скавра, в кратчайший срок – в три рыночных дня и два промежутка между ними, то есть за семнадцать дней – пройдет всю процедуру, отделяющую законопроект от опубликования до принятия и на таблицах появится новый закон, с которым рухнет всякая надежда на мирное решение спора с италийскими союзниками.

С Гаем Марием он столкнулся совершенно неожиданно.

Это было столкновение в буквальном смысле слова. Друз отпрянул, но слова извинения так и не сорвались с его губ, ибо яростный лик Мария лишил его дара речи. За спиной Мария маячил Публий Рутилий Руф.

– Навести меня вместе со своим дядей, Марк Ливий, и попробуй моего чудесного вина, – предложил Марий.

Мудрости, накопленной за шестьдесят два года бурной жизни, оказалось Марию недостаточно, чтобы предвидеть, как подействует на Друза его учтивое приглашение: смуглое, как у всех Ливиев, лицо, уже начавшее покрываться морщинами, исказилось, из глаз хлынули слезы. Накрыв тогой голову, чтобы не выставлять напоказ свою слабость, Друз разрыдался, да так горько, словно жизнь его подошла к концу. Марий с Рутилием Руфом принялись неумело успокаивать его, хлопая по спине и бормоча слова утешения. Затем Мария посетила блестящая идея: достав носовой платок, он сунул его Друзу.

Прошло еще некоторое время, прежде чем Друз взял себя в руки, сдернул с головы полу тоги и явил сенаторам свой лик.

– Вчера умерла моя жена, – проговорил он, всхлипывая.

– Нам это известно, Марк Ливий, – ласково ответил Марий.

– Мне казалось, что я способен это пережить. Но сегодня чаша терпения переполнилась. Простите, что я предстал перед вами в столь плачевном виде.

– Что тебя спасет, так это добрая порция славного фалернского, – заявил Марий, увлекая его за собой вниз по ступенькам.

И действительно, фалернское сделало свое дело: Друз стал более-менее походить на человека. Марий приставил к своему столу еще один стул, и вся троица расселась вокруг кувшинов с вином и водой.

– Что ж, попытка не пытка, – со вздохом промолвил Рутилий Руф.

– Можно было и не пытаться, – пробурчал Марий.

– Не согласен с тобой, Гай Марий, – вскинулся Друз. – Заседание записано слово в слово. Я видел, как Квинт Муций отдал распоряжение писцам, которые строчили с одинаковым усердием и во время ваших выступлений, и во время выступлений Скавра и Красса Оратора. Будущее рассудит, кто прав, кто виноват: люди прочтут ваши речи и не будут огульно зачислять всех римлян в непроходимые глупцы.

– Благодарю за утешение, однако я бы предпочел, чтобы сенаторы отвергли последние положения lex Licinia Mucia, – отозвался Рутилий Руф. – Вот ведь какое дело: живут среди италиков и вообще ничего о них не знают!

– Совершенно верно, – сухо сказал Друз и подставил свой опорожненный кубок Марию, чтобы тот наполнил его. – Грядет война.

– Только не война! – вскричал Рутилий Руф.

– Война, именно война! Разве что мне или кому-нибудь еще удастся лишить lex Licinia Mucia его разрушительной силы и добиться для всей Италии избирательного права. – Друз отхлебнул еще вина. – Клянусь памятью умершей жены, – повысил он голос, решительно смахивая наворачивающиеся слезы, – я не имею ни малейшего отношения к ложной регистрации италиков. Однако дело сделано, и я знаю, кто все это натворил: вожди всех италийских племен, а не просто мой друг Силон и его друг Мутил. Ни минуты не обольщаюсь, будто они наивно полагали, что не будут разоблачены. Нет, это сделано для того, чтобы продемонстрировать Риму, до чего отчаянно нуждается в избирательном праве Италия. Говорю вам: либо удовлетворение их чаяний, либо война!

– Для войны они совершенно не подготовлены, – возразил Марий.

– Тебя ждет неприятный сюрприз: если обмолвкам Силона можно верить – а полагаю, что это именно так, – то они обсуждают предстоящую войну уже не один год. Во всяком случае, все время, истекшее после Аравсиона. Доказательств у меня нет, зато я знаю, что собой представляет Квинт Поппедий Силон. Этого достаточно, чтобы полагать, что они ведут нешуточную подготовку к войне. Своих юношей они начинают учить ратному делу с семнадцатилетнего возраста. В этом нет ничего предосудительного: разве можно обвинить их в чем-то, кроме подготовки к сражениям своих молодых людей на случай, если те потребуются Риму? Кто усомнится, что оружие и снаряжение собираются ими на тот случай, если Рим снова потребует у них легионы?

Марий налег локтями на стол.

– Что ж, Марк Ливий, остается надеяться, что ты ошибаешься. Ведь одно дело – крушить силой римских легионов варваров и чужестранцев, и совсем другое – биться с италиками, которые не менее воинственны, чем римляне, и обучены ничуть не хуже нас. Италики будут самым нашим грозным врагом – как это уже бывало в далеком прошлом. Вспомни, как часто бивали нас самниты! В конце концов мы одерживали победу; но ведь Самний – всего лишь часть Италии! Война против объединившейся Италии может означать нашу погибель…