Мариан Фредрикссон - Анна, Ханна и Юханна

В конечном итоге букетом он остался доволен.

Днем в субботу старая Анна взяла Ханну с собой в Бротен. Майе-Лизе Анна сказала, что они обе – она и Ханна – пойдут в лес. Анна хотела нарвать растений для приготовления лекарств. Майя-Лиза удивилась, но Ханна обрадовалась – она любила бродить по лесу.

Они подошли к дому у мельницы, где Ханну с нетерпением ждал Йон Бруман. Анна сказала, что ей надо поискать белену на северных холмах, и исчезла.

Йон показал Ханне свое жилище. Она нашла его просто величественным. Превосходный дом, с комнатами и кухней – с двумя окнами с видом на озеро, да еще ночная сторожка.

Йон говорил без умолку, но Ханна не столько вникала в смысл его слов, сколько вглядывалась в выражение лица. Ему нужна женщина в доме, и Ханна незаметно сжимала в руке амулет.

Когда же Йон заговорил о свадьбе, Ханна впервые по-настоящему изумилась.

– Но мальчик… – выдавила она из себя в конце концов.

Бруман поспешно кивнул: конечно же он подумал и об этом. Мальчика она возьмет с собой, и он, Йон Бруман, станет о нем заботиться. Они очень быстро договорились, что Йон примет на себя ответственность за ребенка.

Она не совсем его поняла, и он стал терпеливо ей объяснять, что ему надо поговорить с ее родителями, с пастором, а потом оформить все необходимые бумаги, чтобы его назначили опекуном Рагнара.

– Мы пока совсем мало друг друга знаем, – сказал он.

Тут Ханна улыбнулась в первый раз и сказала, что ей кажется, будто они уже лет десять знакомы.

– Жизнь наша будет нелегкой, – сказал он. – Придется много работать.

– К работе мне не привыкать, да и запросы у меня невелики.

Она явно испугалась, и Бруман поспешил исправить свою оплошность:

– Еды хватит и тебе, и малышу.

Ханна улыбнулась еще раз, вспомнив слышанную в детстве поговорку – в доме мельника никогда не бывает хлеба. Но улыбка быстро угасла, когда Ханна посмотрела на разбитые мостки и вспомнила, как погиб прежний мельник: он вышел на мостки, доска под ним подломилась, и он упал прямо в водопад.

Вскоре вернулась Анна и заговорила о том, что все дело надо сохранить в тайне. Ни одна душа не должна ничего знать до оглашения обручения в церкви. Сперва следует выправить все бумаги об опекунстве, и чтобы люкканские Эрикссоны не вступились за Рикарда и не сохранили его отцовства.

– Тебе надо как можно скорее переговорить с Августом, этот человек умеет молчать, – заключила Анна.

Ханна вернулась домой в сумерках с грызущим чувством, что на нее свалилось слишком многое. Она станет матерью и хозяйкой в таком же большом доме, как в Люккане. Мальчик обретет отца, как обещал Бруман. Конец стыду и позору, думала Ханна. Кончатся разговоры об ублюдке и потаскухе.

Но это слишком, сказала она себе. Счастье, свалившееся на нее, было избыточным, она не заслужила его. Но, подумав, Ханна сладко потянулась, тряхнула головой и подумала, что уже давно за него расплатилась.

– Это справедливо, – произнесла она вслух и подумала: «Никогда не верила, что Бог может быть таким справедливым».

Ей будет не хватать мебели, которой нет в доме мельника, полотенец и многого другого, что имелось у нее здесь. К тому же она как-то не подумала о мужчине, с которым отныне будет делить жизнь и постель.

Придя в родительский дом забрать сына, она боялась, что не выдержит и все расскажет – удивительная тайна просто взорвет ее изнутри. Но нет, ей надо было спешить назад, в преисподнюю люкканской усадьбы.

Ханне было легче скрывать свою радость, пока она застилала тюфячок, укладывала и баюкала сыночка, отодвинув на задворки сознания чувство торжества.

«Черт, – шептала она в исступлении, – черт, как же это будет здорово, когда я смогу рассмеяться в лицо всем этим чванливым свиньям и сказать им все, что о них думаю».

Потом она испугалась и принялась просить милосердного Бога, чтобы простил ей эти злые мысли.

Засыпая, она думала о букетике цветов. Она никогда не видела мужчин, да, впрочем, никогда и не слышала о таких мужчинах, которые собирают в лесу цветы и ставят их в горшок. Это странно, но очень нежно – это она поняла. Хватит и того, что она увидела цветы на столе Йона Брумана – по крайней мере летом.

Ночью ей снились пеларгонии, цветы в горшках. Она видела такие цветы один раз в жизни – на окне пасторского дома.

Несколько дней спустя по округе разнесся слух о том, что мельник уехал домой, в Вермлан, решив не восстанавливать старую мельницу на Норвежских порогах.

Это ложь, подумала Ханна.

Но прошла неделя, а от Йона Брумана не было вестей. Впервые в жизни Ханна впала в отчаяние. Это было тяжелее всякого стыда, и она поняла, что именно надежда делает человека уязвимым. Нельзя надеяться и верить в божественную справедливость.

– Вставай скорее! – прикрикнула на нее Ловиса. – Что сидишь как привидение? Если заболела, то отправляйся домой к матери.

Но Ханна не могла уйти в темноту с ребенком. Осень в этом году пришла рано, сильный ветер срывал сухие листья с ветвей, и сейчас, в раннее воскресное утро, они хрустели под ногами, пока Ханна шла к коровнику на дойку. Там, в темноте, ее ждал Август.

– Святой отец, – удивленно произнесла Ханна, – что вы здесь делаете в такую рань?

Пастор прижал палец к губам и указал рукой на дом.

– Они спят, – прошептала Ханна.

Тут она узнала, что Йон Бруман побывал у пастора в понедельник, договорился о венчании и попросил пойти к Ханне с предложением. Помимо того, они поговорили о церковных документах на мальчика.

– Я позаботился о том, чтобы во время оглашения в церкви было сообщено и об опекунстве Брумана, – сказал Август с затаенным удовольствием.

Бруман уехал в Вермлан, чтобы перевезти оттуда мебель и другие пожитки в дом у мельницы на Норвежских порогах. Он вернется через несколько недель, и тогда состоится бракосочетание.

– Отчего же вы так долго не шли?

– У нас с матушкой не было ни единой свободной минутки. Надо было выкопать картошку до наступления холодов, а то нам не хватило бы ее и до Рождества.

Ханна согласно кивала, не в силах его упрекнуть. Она тяжело опустилась на скамеечку и продолжала кивать, а он стоял в дверях коровника и говорил, что ей пора приниматься за дойку. Она, плача, взялась за работу, и горячие соленые слезы падали в теплое молоко.

Но прошедшая неделя многому ее научила. Нет, никогда и ни на что нельзя надеяться.

Возвращаясь домой в слабом свете всходившего солнца, Август думал о том, что забыл сказать Ханне самое главное: зимой и он, и его мальчики будут загружены работой – Бруман попросил их помочь с ремонтом мельницы.

Был у Августа и лесоматериал – отлично высушенные за трудные годы бревна. Он запасал их, когда ему пришлось до изнеможения трудиться, строя настоящие коровники.