Сью Кидд - Тайная жизнь пчел

– Лили-и-и! – кричал он, и я видела, как стремительно приближается его тень.

Я запихала перчатки с картинками под пояс своих шорт, а затем дрожащими пальцами схватилась за оставшиеся пуговицы.

Прежде чем я успела их застегнуть, на меня упал луч света – и вот Т. Рэй уже стоял надо мной, без рубашки, с фонарем в руке. Луч шарил по мне, ослепляя, когда пробегал по лицу.

– С кем ты здесь была? – заорал он, направляя свет на мою полузастегнутую рубашку.

– Н-ни с кем, – сказала я, подобрав ноги и обхватив колени руками, в ужасе от того, что он подумал. Я не могла долго смотреть ему в лицо – оно было таким большим и ослепительным, как лицо Бога.

Он направил луч в темноту.

– Кто здесь?

– Т. Рэй, пожалуйста, здесь, кроме меня, никого не было.

– Поднимайся! – рявкнул он.

Я пошла за ним к дому. Его ноги так ударяли в землю, что мне стало ее жаль. Мы молчали, пока не пришли на кухню и он не достал из буфета крупу «Марта Уайтс».

– Этого можно ожидать от парней, Лили, – их трудно винить, – но я не ожидал этого от тебя. Ты ведешь себя как шлюха.

Он насыпал горку крупы, размером с муравейник, на пол из сосновых досок.

– Иди сюда и становись на колени.

Я стояла на крупе с шестилетнего возраста, но так и не смогла привыкнуть к этому ощущению толченого стекла, насыпанного тебе под кожу. Я подошла к горке такими крошечными шажками, как какая-нибудь японка, и опустилась на пол, твердо решив не плакать. Но мои глаза уже начинало жечь.

Т. Рэй сидел в кресле и чистил ногти карманным ножиком. Я переминалась с колена на колено, надеясь получить хотя бы секундное облегчение, но от этого боль лишь глубже проникала под кожу. Я закусила губу и в это мгновение почувствовала деревянную картинку Черной Мадонны у себя под поясом. Я почувствовала вощеную бумагу с фотографией внутри и перчатки мамы, прижатые к моему животу, и вдруг осознала, что там моя мама, прямо у меня на теле, как если бы она была панцирем, защитившим меня, чтобы помочь справиться со всей этой подлостью.

На следующее утро я проснулась поздно. Как только мои ноги коснулись пола, я сунула руку под матрас, проверить, на месте ли вещи моей мамы.

Уверившись, что все на месте, я отправилась на кухню, где нашла Розалин, подметающую крупу.

Я намазала маслом кусок хлеба.

Она мела с таким ожесточением, что меня обдавало ветром.

– Что произошло? – спросила она.

– Ночью я выходила в сад. Т. Рэй думает, что я встречалась там с мальчиком.

– А ты встречалась?

Я вытаращила на нее глаза:

– Нет.

– Сколько времени он держал тебя на этой крупе?

Я пожала плечами:

– Может, час.

Она прекратила мести и посмотрела на мои колени. Они горели сотнями ярких кровоподтеков, крошечными синяками, которые вскоре превратят кожу в сплошное синее пятно.

– Посмотри на себя, детка. Посмотри, что он с тобой сделал, – сказала Розалин.

Мои колени истязали достаточно много раз в моей жизни, чтобы я перестала думать об этом как о чем-то из ряда вон выходящем; с этим просто нужно было время от времени мириться, как с простудой. Но сейчас выражение лица Розалин заставило меня взглянуть на это новыми глазами. «Посмотри, что он с тобой сделал».

Я разглядывала свои колени – именно за этим занятием и застал меня Т. Рэй, войдя на кухню.

– Взгляните-ка, кто решил наконец проснуться. – Он вырвал хлеб у меня из рук и бросил в миску Снаута. – Будет не слишком бесцеремонно с моей стороны, если я попрошу тебя пойти в персиковую палатку и чуть-чуть поработать? Тебя пока еще не выбрали королевой дня.

Я знаю, это звучит безумно, но до сих пор я думала, что Т. Рэй хотя бы немножко меня любит. Я не могла забыть, как он улыбался мне в церкви, когда я пела, держа в руках перевернутый вверх ногами сборник гимнов.

Я смотрела на его лицо. Оно было злобным и презрительным.

– Пока ты живешь под моей крышей, ты будешь делать, что я скажу! – заорал он.

«Тогда я найду другую крышу», – подумала я.

– Ты поняла? – спросил он.

– Да, сэр, я поняла.

И это было правдой. Я поняла, что новая крыша сможет сделать для меня невероятное.

Ближе к вечеру я поймала еще двух пчел. Лежа на животе поперек кровати, я наблюдала, как они кружатся внутри банки, не находя выхода.

Розалин сунула голову в дверь:

– Ты в порядке?

– Ага.

– Я ухожу. Скажи своему папаше, что я пойду завтра в город, так что меня не будет.

– Идешь в город? Возьми меня, – сказала я.

– А тебе зачем?

– Ну Розалин, ну пожалуйста.

– Тебе придется всю дорогу идти пешком.

– Ну и что.

– Почти все будет закрыто, кроме лотков с фейерверками и бакалеи.

– Ну и что. Я просто хочу в свой день рождения выйти куда-нибудь из дому.

– Ладно, только отпросись у своего папаши. Я зайду за тобой утром.

Она уже вышла за дверь, когда я ее окликнула:

– Чего это ты собралась в город?

Мгновение она продолжала стоять ко мне спиной, совершенно не шевелясь. Когда она обернулась, лицо ее выглядело мягким и изменившимся, словно это была другая Розалин. Она сунула руку в карман, порылась в нем и вытащила сложенный блокнотный листок. Она села на кровать рядом со мной. Я потирала свои ноги, пока она разглаживала листок у себя на коленях.

Ее имя, Розалин Дэйз, было написано на этом листке по меньшей мере раз двадцать пять, крупными письменными буквами, как первая работа, которую ты сдаешь в начале учебного года в школе.

– Тут я тренировалась, – сказала она. – Ведь четвертого июля в церкви для цветных будет слет избирателей. Я регистрируюсь, чтобы голосовать.

У меня в желудке возникло неприятное ощущение. Накануне по телевизору сказали, что какого-то человека в Миссисипи убили за то, что он зарегистрировался для голосования. И я лично слышала, как мистер Басси, один из дьяконов, сказал Т. Рэю: «Не волнуйтесь, они потребуют, чтобы те писали свои имена безукоризненным письменным шрифтом, и не дадут им учетной карточки, если они забудут поставить хотя бы птичку над „й“ или сделать петлю в букве „у“».

Я разглядывала завитки в «Р» Розалин.

– A T. Рэй знает, что ты делаешь?

– Т. Рэй… – сказала она. – Т. Рэй вообще ничего не знает.

На закате он прошаркал наверх, весь потный после работы. Я встретила его у кухонной двери, стоя со скрещенными на груди руками.

– Я думаю завтра сходить с Розалин в город. Мне нужно купить кое-какие предметы гигиены.

Он принял это без комментариев. Больше всего Т. Рэй ненавидел упоминания о женской половой зрелости.

Вечером я взглянула на банку на комоде. Несчастные пчелы сидели на донышке, едва шевелясь, и наверняка мечтали улететь. Тогда я вспомнила, как они выныривали из щелей в стенах и летали, летали. Я подумала о том, как моя мама делала дорожки из крошек от крекеров и пастилы, чтобы выманивать тараканов из дома, вместо того чтобы их давить. Я сомневалась, что она бы одобрила, что я держу пчел в банке. Я отвинтила крышку и положила ее рядом.