Вирджиния Клео Эндрюс - Лепестки на ветру

Она захихикала, дразня меня, и вытащила из громадного квадратного кармана своего белого накрахмаленного передника розовый блокнот. В этом переднике она напоминала эдакую бабулю-чайник, с походкой вперевалку, вечно молчаливую. Теперь я знала, что у нее врожденный дефект речи. Хотя она пыталась обучить Криса, Кэрри и меня языку глухонемых, никто из нас еще не овладел им настолько, чтобы поддерживать быстрый разговор. Кроме того, я страшно любила записки Генриетты, которые она писала быстрым почерком со всей возможной краткостью. «Доктор сказал, – писала она, – молодым людям нужно много овощей и фруктов, много нежирного мяса, но поменьше углеводов, крахмала и десертов. Он хочет, чтобы у вас были мускулы, а не жир».

За две недели роскошной кормежки миссис Бич мы уже заметно прибавили в весе, даже Кэрри, обычно ужасно капризная. Теперь она ела с энтузиазмом, что не замедлило сказаться на ней. А пока я чистила картошку, миссис Бич, отчаявшись объясниться со мной жестами, написала еще одну записку: «Милое дитя, отныне зови меня просто Хенни. Не миссис Бич».

До встречи с ней я не знала ни одного негра, и хотя поначалу я ее побаивалась и чувствовала себя скованно в ее присутствии, две недели близкого общения с ней многому меня научили. Она была человеком другой расы, с другим цветом кожи, но с такими же чувствами, с такими же надеждами и страхами, что и мы.

Я полюбила Хенни, ее широкую улыбку, ее свободные цветастые платья, цветы на которых цвели буйно и ярко, но больше всего я любила мудрость, исходившую от маленьких разноцветных листков ее блокнота. Постепенно я освоила язык ее знаков, хотя и хуже, чем ее «сыночек-доктор».

Пол Скотт Шеффилд был странный человек. Он часто бывал печален без видимой причины. И тогда повторял: «Да, Бог возлюбил Хенни и меня в тот день, когда посадил вас троих в тот автобус, Я потерял одну семью и очень тосковал, но судьба была так добра, что посылает мне другую, готовую семью».

– Крис, – сказала я в тот вечер, когда мы, как всегда неохотно, расставались на ночь, – когда мы жили на чердаке, ты был мужчина, глава семейства. Иногда мне так странно, что доктор Пол наблюдает за тем, что мы делаем, слушает, что мы говорим.

Он покраснел.

– Я понимаю. Он занял мое место. Честно говоря, – он помедлил и залился краской еще сильнее, – я не хочу, чтобы он заменил меня в твоей жизни, но я благодарен ему за все, что он сделал для Кэрри.

Иногда мама казалась в тысячу раз хуже по сравнению с доктором, с тем, что он делал для нас. В десять тысяч раз хуже!

На следующий день Крису исполнилось восемнадцать лет, и, хотя сама я об этом не забыла, меня удивило, что доктор устроил вечеринку по этому поводу. Было много прекрасных подарков, заставивших заблестеть глаза Криса, но скоро их омрачило чувство вины, которое и я тоже разделяла. Ведь мы уже почти все решили, уже детально обсудили, как скоро уедем. Мы не могли больше оставаться здесь, пользуясь добротой доктора Пола, да и Кэрри уже достаточно здорова, чтобы продолжать путь.

После праздника мы с Крисом сидели на задней веранде, в сотый раз обсуждая все это. По его лицу я поняла, что ему не хочется уезжать от одного-единственного человека, который мог бы и хотел помочь ему достичь заветной цели – стать врачом – и который наверняка будет этим заниматься.

– Мне не нравится, как он на тебя смотрит, Кэти. Его глаза прикованы к тебе почти все время. Ты всегда здесь, всегда рядом, а для мужчин его возраста девушки твоих лет просто неотразимы.

В самом деле? Как славно узнать об этом.

– Но вокруг врачей всегда множество хорошеньких медсестер, весьма доступных, – фальшивым голосом сказала я, понимая, что не помочь Крису в достижении его цели значит почти убить его. – Вспомни первый день здесь, когда мы только что приехали. Он говорил о конкуренции, с которой мы столкнемся в цирке. Крис, он прав. Мы не сможем работать в цирке, это глупые мечты.

Нахмурившись, он смотрел в пространство.

– Я все понимаю.

– Крис, он же совсем одинок. Может быть, он смотрит на меня только потому, что просто не на что больше посмотреть, нет ничего интереснее, чем я.

Но как приятно узнать, что сорокалетние мужчины питают слабость к пятнадцатилетним девочкам! Как славно завоевывать их той силой, какой была наделена моя мать!

– Крис, а если доктор Пол говорит правду, я имею в виду, если он действительно хочет нас, ты бы остался?

Нахмурившись, он изучал живую изгородь, которую недавно стриг. После долгого раздумья медленно заговорил:

– Давай устроим ему проверку. Если мы скажем ему, что уезжаем, а он не сделает ничего, чтобы остановить нас, то тогда это вежливый способ дать нам понять, что на самом деле он не хочет, чтобы мы остались с ним.

– Ты думаешь, это честно – устраивать ему такую проверку?

– Да. Мы дадим ему возможность избавиться от нас и не испытывать при этом чувства вины. Знаешь, такие люди, как он, часто творят добро, потому что так должно, а не потому, что им этого действительно хочется.

– Ох.

Не мы одни размышляли и колебались. На следующий день после обеда Пол пришел к нам на заднюю веранду. Пол. Мысленно я называла его именно так, все больше и больше привыкая к этому элегантному, чистому, красивому человеку, который сидел в своем любимом белом плетеном кресле, медленно попыхивая сигаретой, в красном свитере крупной вязки и серых брюках. Мы тоже были в свитерах: вечер был прохладный. Крис присел рядом со мной на перила, Кэрри устроилась на верхней ступеньке.

Сад у Пола был сказочный. Пологие мраморные ступени спускались вниз, и через несколько футов другие ступени поднимали вас на уровень выше. Через небольшой ручей был перекинут лакированный японский мостик. Там и сям в кажущемся беспорядке были разбросаны статуи обнаженных мужчин и женщин, пронизывая атмосферу этого сада всепроникающей чувственностью, придавая ей что-то неуловимо соблазнительное. Это были классические статуи, полные грации, в красивых позах. Я поняла, что это за сад. Это был сад из моих прежних снов.

Ветер усилился и стал холоднее, он поднимал сухие листья, крутил их в воздухе, а доктор рассказывал нам, что раз в два года он ездит за границу на поиски прекрасных мраморных статуй, чтобы перевезти их через океан и присоединить к своей коллекции. В прошлую поездку ему особенно повезло: он вернулся с вполовину уменьшенной копией роденовского «Поцелуя».

Я вздохнула вместе с ветром. Я не хотела уезжать. Мне нравилось здесь с ним, с Хенни и с этим садом, который совершенно заворожил меня, внушая каким-то образом, что я очаровательна, прелестна, желанна.

– Все мои розы уже старые, их потомки не дают устойчивого аромата, – говорил доктор Пол. – А зачем вообще нужны розы, если они не пахнут?