Шейла Нортон - У Элли опять неприятности

– Мне кажется, ему больно, – объяснила я, одновременно пытаясь договориться с Кексиком с другого конца переноски: – Давай, деточка, вылезай. Сейчас добрый дядя…

– Ай!

Доброму дяде в конце концов удалось вытащить Кексика на стол для осмотра ценой нескольких сантиметров собственной плоти. Кот лежал на боку, тяжело дышал и смотрел на меня обвиняющим взглядом.

– Он выглядит совсем больным. – Я уже начинала серьезно беспокоиться. – Его два раза стошнило, очень сильно, прямо на…

– Живот раздут, – проговорил ветеринар, ощупывая бока Кексика, который просто взвыл от боли. – Утром он мочился?

Мочился? Откуда я знаю? То есть обычно я за этим не слежу.

– Он выходил в сад.

– Похоже, это почки. Наверное, они отказали. Он ведь уже не молодой кот…

– Вы что хотите сказать?

Мне пришлось сесть. Я не была к этому готова. Дело плохо. Я-то думала, нам дадут противорвотное, выставят непомерный счет и посоветуют не давать ему есть лягушек. Ветеринар снова посмотрел на меня поверх очков:

– Мне придется провести обследование. Он обезвожен. Его нужно немедленно положить под капельницу.

– Его что, надо оставить здесь? Сейчас?

– Безусловно. Он очень тяжело болен. Мы позвоним вам позже. Нужно узнать результат…

– Но он поправится?

Его подарили Виктории и Люси на Рождество, когда им было десять и восемь. Я знаю, что обычно кошек на Рождество не дарят, но они были очень нежные маленькие девочки и ужасно любили животных. За несколько месяцев до этого умер наш старый пес, и дочери были безутешны.

– Он такой ЧУДЕСНЫЙ! – завопили они, как только увидели пушистого черно-белого котенка.

– Я буду любить его всю жизнь, – торжественно заявила Виктория, посадив кота к себе на колени и чуть не плача от удовольствия.

– Я люблю его больше всего на свете. – Люси не желала отставать. – Я люблю его даже больше, чем… яблочный кекс.

Ветеринар посадил мяукающего кота назад в переноску и позвал сестру, чтобы она отнесла пациента в больницу.

– Мы сделаем все возможное, – сказал он с понимающей улыбкой. – Разумеется.

– До свидания, Кексик! – крикнула я вслед удаляющейся переноске. – Будь хорошим мальчиком.

К тому времени, когда я выбралась на дорогу к городу, там уже образовалась пробка. На первом же красном светофоре я позвонила по мобильному на работу.

– А мы уже волновались, думали, что же с вами случилось, – сказала Гундосая Николя из приемной. Сарказм в ее тоне был почти осязаем, как будто меня шлепнули по носу влажной фланелевой тряпкой.

– Мне очень жаль, я никак не могла позвонить, когда уходила к ветеринару, потому что было еще только восемь тридцать. Вас все равно еще не было.

Загорелся зеленый свет, я выжала газ, и машина рванулась вперед с такой скоростью, что я выронила телефон.

– Алло? Алло? – кричала с полу Гундосая Николя. – Элли, вы здесь?

Нет. Я выпрыгнула из окна машины прямо на автостраду, корова ты глупая.

– Да, но я уронила телефон! – завопила я, пытаясь успеть перестроиться в нужный ряд.

– Алло, алло, вы здесь?

– Ой, заткнись! – пробормотала я и пнула телефон, заталкивая его под сиденье.

В той части моего мозга, которая зарезервирована для волнений, была ужасная толкучка. У меня всегда отведено особое место для волнений, чтобы они не переливались через край и не попадали в ту часть, которая должна заниматься работой и отвечать за мою жизнь и здоровье, а также за жизнь и здоровье множества других людей. В секторе, отведенном для волнений, мысли толпились и раздувались, стремясь выбраться наружу и занять весь мозг, но я им этого не позволю.

– Я должна сосредоточиться на пробке, – сказала я волнениям, когда в очередной раз остановилась на красный свет. – Ложитесь и постарайтесь поспать.

Но они и не подумали. Из головы не шел Кексик, лежащий в переноске с полными боли глазами, отчаянно бьющий хвостом. И счет – точнее, то, каким я его себе представляла. Обследование, лекарства, рентген, капельница. Речь идет о больших деньгах – о больших деньгах, которых у меня нет. Не то чтобы Кексик того не стоил, но откуда же мне взять большие деньги, если их нет? Виктория отдает все накопления, даже если их и можно назвать большими, главной любви всей своей жизни (машине), а Люси, разумеется, будучи студенткой, не имеет никакого отношения к деньгам, которые можно назвать большими, а те, что ей время от времени достаются, очень быстро уходят на сидение в кафе, туфли и губную помаду. Главное волнение состояло в том, что мне придется просить денег у Пола. Опять.

В последний раз я просила у него денег на машину. Чтобы вернуть к жизни старушку «метро» после скорой и милосердной смерти на дороге M25 во время январской снежной бури, потребовалась сумма, которой мне хватило бы на новое сердце, легкие и всю систему пищеварения. Разумеется, я наивно и легкомысленно угодила прямиком в ловушку. Механик в гараже грустно покачал головой, притворяясь, что ему не хочется сообщать плохие новости, и пытаясь скрыть масляный блеск в жадных глазах.

– Большая головка шатуна полетела, дорогуша, ведущий вал треснул, в днище дыра, покрышки лысые, дворники не работают, указатели не указывают, фары не горят.

И пепельница выпала.

Я отправилась к Полу с тяжелым сердцем. Дело не в том, что он мог отказаться помочь мне, – честно говоря, после того, как мы разошлись, он был настолько великодушен в финансовых вопросах, будто платил мне за то, что я разрешила ему уйти. Я ненавидела саму необходимость просить денег. В этом есть что-то унизительное. Как будто я говорю, что не могу справиться без него. И я действительно никак не могла обойтись без его зарплаты, вот в чем весь ужас. И как выкручиваются другие женщины? Наверное, у них есть неплохая работа, карьера, они занимают руководящие должности или играют в казино. Я тоже подумывала об этом, но по вечерам я слишком устаю, чтобы еще куда-то идти. В любом случае, Пол даже не поморщился, выделяя деньги на воскрешение моего автомобиля. И в конце концов, он отвечает за этого кота точно так же, как и я. Он сам его выбрал, единственного черно-белого котенка из целого помета чисто-черных, когда много лет назад мы отправились за рождественским подарком для наших дочерей.

– Давай возьмем вот этого, – сказал он, улыбаясь, когда Кексик взобрался на спины своих сестер и братьев, чтобы поближе рассмотреть нас. – Он особенный. И он мне очень нравится.

Но десятью годами позже он все равно его бросил, вместе с двумя дочерьми, домом, прудом и мною.

Я опоздаю на работу. Приеду значительно позже того времени, которое я сообщила Гундосой Николя. Я попала в поток возвращающихся из школы мамаш. По пути на работу я проезжаю мимо трех школ: старшей, в которую половина детей добирается самостоятельно, а другая половина считает, что ходить туда вообще незачем; начальной, куда мамы прибывают в маленьких «метро» или «фиестах» с целым выводком малышей, чьи ранцы в два раза больше их самих, и требуется около получаса, чтобы затолкать их всех на заднее сиденье; и частной школы. Вот из-за нее у меня больше всего проблем. Мамы (или няньки) прибывают в новейших моделях «рэндж-роверов», в каждой машине по одному ребенку, причем эти драгоценные автомобили никак нельзя оставить дальше чем в двух ярдах от школьных ворот, какую бы опасность это ни представляло для окружающих. Подумайте, ведь ребенок может промокнуть под дождем, получить солнечный удар, его унесет невесть откуда взявшееся торнадо или просто похититель. В результате «рэндж-роверы» вьются вокруг Академии Святого Николаса примерно так же, как самолеты кружат над Гэтвиком, ожидая разрешения на посадку. Естественно, после того, как ребенка высаживают у ворот, «рэндж-роверам» снова приходится выбираться из пробки, чтобы мама / нянька смогла уехать домой / к парикмахеру / в гольф-клуб / на гимнастику. Нет, я и не думаю завидовать этим везучим коровищам. Но теперь я сильно опоздаю на работу, потому что зажата между двумя «рэндж-роверами», водители которых вежливо пропускают друг друга, вместо того чтобы двигаться вперед.