Теодор Мундт - Самозванец (сборник)

– Ну уж этот Лахнер, – смеясь, воскликнул Траппель. – Всегда-то наш Фома подцепит кого угодно, а сам сухим из воды вылезет. Истинный венский бурш, что и говорить.

Последние слова должны убедить читателя, что пятеро таинственных молодых людей, проникших таким воровским путем в парк замка всесильного Кауница [4] Князь Венцель фон Кауниц граф Ритберг (1711–1794) до 1753 г. нес дипломатическую службу при правительстве Марии-Терезии, в 1753 г. назначен государственным канцлером и с этого момента пользовался исключительным влиянием на политику Австрии. , не принадлежали к числу каких-нибудь темных злодеев. Действительно, это были просто студенты Венского университета, чистокровные бурши, люди предприимчивые, охотники до всяких приключений.

Последнее обстоятельство и послужило причиной их пребывания в парке.

Дело в том, что во дворце жила прехорошенькая девушка, в честь которой предстояло исполнить серенаду. Устроитель последней, юрист-второкурсник Теодор Гаусвальд, племянник старшего истопника князя Кауница, был большим любителем-виртуозом игры на флейте. Если перечислять остальных студентов в порядке их прилежания и солидности, то мы должны поставить на первый план философа Вилибальда Биндера, собиравшегося всецело посвятить себя богословию. Будучи страстным любителем игры на скрипке, он с радостью принял участие в этом приключении. Если же в порядке перечисления следовать талантливости, то на первый план придется поставить Фому Лахнера – самого веселого и легкомысленного члена этой компании. Он играл на скрипке гораздо лучше Биндера, но, зная честолюбие последнего, охотно уступил ему почетное место первой скрипки, удовольствовавшись предстоящим ему подыгрыванием.

Самым добродушным студентом из всех них следовало признать Тибурция Вестмайера. Он не обладал ни малейшими музыкальными талантами и наклонностями, но, склонясь на настойчивые просьбы Гаусвальда, научился играть на фаготе, чтобы иметь возможность издавать несколько хриплых звуков в унисон с остальными товарищами. Он значительно больше преклонялся перед пивным королем Гамбринусом [5] Гамбринус – сказочный фламандский король, изобретатель пива. , чем перед Александром Великим, и с большой неохотой изучал комментарии к походам этого известного героя античного мира, которого проклинал на каждом шагу…

Но к чему же в таком случае он продолжал заниматься затверживанием наизусть этих комментариев? О, только из добродушия! Его дядя, придворный садовник, желал этого, и, как по настоянию Гаусвальда Вестмайер взялся за фагот, так же по настоянию родственника он продолжал долбить ненавистный комментарий.

Остается упомянуть еще о Густаве Траппеле, самом изящном и красивом из всех этих студентов. Траппель – сын брюннского купца и вполне приличный виолончелист.

Но в честь кого же именно устраивалась эта серенада?

В честь второй камер-юнгферы [6] Камер-юнгфера – девушка для услуг при дворе степенью выше горничной ( нем .). княгини Кауниц, очаровательно свежей, грациозной брюнетки Неттхен, праздновавшей сегодня день своего рождения.

Сколько уже раз пришлось ей встречать этот высокоторжественный день, оставалось неизвестным ее пламенному поклоннику Теодору. Но он и не старался узнать это; ведь он видел, что молодость находится в самом ярком, в самом пышном расцвете, и этого было для него вполне достаточно.

Итак, пятеро молодых людей осторожно пробирались по темной аллее парка, направляясь ко дворцу.

– Только бы сам князь не оказался дома, – заметил Биндер.

– Ну вот еще, – ответил Гаусвальд. – Ведь он уехал со своим семейством.

– А графиня фон Ридберг тоже уехала? – спросил Лахнер.

– Само собой разумеется, – ответил Гаусвальд, – ведь в качестве кузины государственного канцлера она принадлежит к его семейству.

– Но почему же окна освещены?

– Надо полагать, что огонь виден в комнатах дворцовой прислуги, – заметил Вестмайер.

– С каких это пор прислугу помещают в бельэтаже? – фыркнул Траппель. – Готов биться об заклад, что это – помещение самого Кауница.

– Траппель прав! – воскликнул Гаусвальд. – Освещенное окно с зелеными гардинами находится в рабочем кабинете самого канцлера.

– Но в таком случае, значит, князь не уехал?

– Ну вот еще. Кому же лучше, как не моему дяде, знать, уехал ли князь или нет.

– Но тогда как же объяснить этот свет?

– Очень просто: пользуются отсутствием князя, чтобы произвести генеральную чистку и уборку его апартаментов.

– Может быть, это и так, – сказал Вестмайер, – но только поторопимся, потому что иначе закроют все пивные.

– Да, да, поторопимся, – сказал Биндер. – Я непременно должен проштудировать сегодня еще две страницы.

– А где именно живет твоя милочка, Гаусвальд? – спросил его Лахнер.

– На самом верхнем этаже, в том окне, из которого струится слабый отблеск света. О, как счастлив этот свет!.. Ведь он озаряет мою Неттхен! Неужели она спит и не ведает, какая честь готова выпасть на ее долю?

– Да услышит ли она нас? Ведь ее окно довольно высоконько. Впрочем, давайте грянем изо всех сил. Я даже отложу трубку, чтобы дуть как можно сильнее в фагот, – сказал Вестмайер.

Настроили смычковые инструменты, притащили садовую скамейку; на нее уселся виолончелист, остальные обступили его, и по знаку Гаусвальда концерт начался.

Музыканты сыграли очень мелодичную вещицу, которая сошла довольно недурно – настолько, что Вестмайер счел долгом выразить удовольствие.

– А ведь неплохо все сошло, – сказал он, с наслаждением раскуривая трубку. – Ну, чем мы не Орфеи?

– А окно Неттхен все не открывается, – вздохнул Гаусвальд. – Она не слышит нас.

– Да, мы допустили большую ошибку, не взяв с собой турецкого барабана. Для таких целей совершенно не годятся драматические пьески; необходимо что-нибудь звонкое, бравурное. Знаете что? Давайте сыграем гренадерский марш.

– Без ударных инструментов не получится никакого эффекта.

– А зачем Господь Бог даровал нам зычные глотки? Попытаемся изобразить барабан и литавры губами, если у нас нет самих инструментов.

Это предложение находчивого Лахнера имело успех: студенты снова взялись за свои инструменты и лихо сыграли трескучий марш.

Результатом этого было нечто совершенно неожиданное. Многие из темных доселе окон внезапно осветились, а из дома выбежали два лакея и бросились прямо на музыкантов. Один из них с силой ухватил Биндера за ухо, другой больно ударил фаготиста палкой по спине, крикнув:

– Вот тебе, бездельник!

Биндер даже присел от боли и не пытался оказать сопротивления. Но Вестмайер спокойно вооружился фаготом и разбил его о голову своего обидчика, сказав: