Виктория Витуорт - Дочь Волка

– Сложи одну из моих хороших туник и немного белья в мои седельные сумки, мама. Серая туника подойдет. Я еду в Дриффилд по приказу короля. Он хочет со мной что-то обговорить.

Выходит, двор не в Гудманхэме, но все равно на севере. Еще одна из многих резиденций короля в дне пути отсюда. Элфрун никогда не была ни в одной из них. Она вообще не выезжала никуда дальше Баркстон-Эша на праздники весной и осенью, если не считать еще одного упоительного путешествия в Йорк прошлой зимой на обряд посвящения Ингельда в духовный сан, обставленный со всей пышностью, какую только мог позволить себе местный кафедральный собор.

Радмер смотрел мимо нее.

– Как он?

Абархильд была немногословна:

– Плохо.

Элфрун внезапно охватил ужас при мысли, что следующие несколько дней она проведет в заточении в этой кладовой, наблюдая за тем, как медленно умирает Видиа.

– А можно я поеду с тобой?

– Ты? – Радмер покачал головой и, нахмурившись, отвернулся от нее, хотя продолжал говорить: – Нет, нет. Ты нужна здесь, Элфа. А где Данстен? Мне нужен мой меч.

– Достань тунику отца, детка. – Абархильд повернулась к сыну: – Нет ли для меня вестей из Йорка? Может, письмо?

– Ты что-то ждешь оттуда? – Радмер снял кожаные седельные сумки, висевшие на деревянных гвоздях. – Я сказал Атульфу, чтобы седлал для меня Хафока. Этот мальчишка постоянно здесь околачивается. И на этот раз, как ни странно, оказался полезен.

Абархильд рассердилась:

– Атульф ухаживал за Бурей. И хорошо справлялся с этой задачей, – хрипло процедила она сквозь зубы. – Дай ему какую-то работу получше, если считаешь, что он понапрасну тратит свое время.

Радмер повернулся спиной к матери, и Элфрун сделала вид, что чем-то занята. Вошедший Данстен начал снимать меч и перевязь со стеллажа с военными доспехами. Элфрун повернулась к большому отцовскому сундуку, отделанному резьбой и раскрашенному, где хранилась его одежда. Крышка была сделана из тяжелой дубовой доски, так что поднять ее и откинуть к стене стоило девушке немалых усилий. Но когда Элфрун это все же удалось, в лицо ей ударили ароматы пижмы и полыни, внезапно вызвавшие ослепительно-яркие воспоминания о матери, собиравшей эти травы. Она развешивала их сушиться в маленьких холщовых мешочках, а потом показывала ей, как раскладывать их между сложенной одеждой. «Запомни, Элфа, моль и ее личинки слишком малы и почти незаметны, но они уничтожат все наши изделия, если мы им это позволим». Ей запомнилось, что сундук был громадным, таким высоким, что она не могла заглянуть внутрь, а открытая дубовая крышка вообще терялась в вышине. Да, в те времена она была совсем крохой.

Серая туника лежала сверху; украшали ее лишь простые белые и черные полосы у горла и на запястьях – ее мама планировала расшить их серебром, но на это у нее не хватило времени.

Сунув тунику под мышку, Элфрун закрыла крышку сундука, но из-за своей тяжести та громыхнула громче, чем ей хотелось бы. Абархильд зашипела на нее и, вырвав тунику у нее из рук, последовала за сыном в полумрак главного зала. Данстен, нахмурив свои светлые брови, распутывал кожаный ремешок. Наконец он встряхнул перевязь и, подхватив меч и ножны, развернулся, чтобы тоже идти за всеми.

– Элфрун.

Это был даже не шепот, а едва слышный обрывок ее имени – … фрун.

Она старалась не смотреть на покрытую струпьями красную рану на левой стороне лица Видиа от брови до челюсти. Абархильд велела ей следить за тем, не начнет ли и она сочиться и стягивать кожу вокруг себя. А еще нужно было наклоняться к покрытому синяками и отекшему лицу егеря и принюхиваться, стараясь уловить запах гниения. Плотно сжав губы, она наклонилась и сделала так, как ей было сказано.

Видиа поднял руку.

– Лежи спокойно. Не разговаривай. – Разговаривать ему наверняка было очень больно. – Не шевели губами. – От сострадания у нее у самой начала болезненно пульсировать левая часть лица.

Он закрыл глаза. Она придвинулась ближе и присела возле него.

– Абархильд готовит тебе какое-то особое лекарство. Готовить его ее научили монахини из Шелля. На это уйдет день или два, но потом ты поправишься. – Элфрун старалась, чтобы это прозвучало как можно убедительнее, но при этом сознавала, что говорит с этим суровым и бывалым мужчиной, как с малым ребенком, и даже поморщилась от такой неуместности.

Все так же не открывая глаз, он кивнул – движение было совсем слабым, но и оно заставило его содрогнуться от боли. А затем он, едва шевеля губами, прошептал что-то невнятное.

– Прости, – сказала она. – Прости, Видиа, но я тебя не слышу.

Тогда он открыл свои темные, с нездоровым блеском глаза; расширенные зрачки смотрели на нее, как две черные дыры. Он попытался снова, и на этот раз ей показалось, что она его поняла.

– Сетрит? – Это она ожидала услышать от него меньше всего. – Хочешь, чтобы я ей что-то передала? Хочешь, чтобы я привела ее к тебе? – Не дожидаясь ответа, она вскочила на ноги, обрадовавшись возможности сделать что-то действительно полезное.

Дождь уже разошелся вовсю. Она бежала босиком через двор и дальше по тропинке через заросли крапивы к жилищу Луды, чувствуя, как грязь просачивается между пальцами ног. К счастью, в дом ей заходить не пришлось. Сетрит в подоткнутой юбке была в курятнике; один ее брат, самый маленький, висел, замотанный в тряпку, у нее на боку, а второй ковылял позади нее с корзинкой для яиц.

– Как он?

– Я не знаю, чего он хочет. Но он назвал твое имя. И я думаю, что он умирает.

Лицо Сетрит скривилось в недовольной гримасе. Намокшие под дождем волосы казались теперь темнее.

– Почему он не мог умереть сразу? Зачем так тянуть с этим?

– Слушай, ты идешь или нет?

– Как я могу пойти? – Она окинула взглядом детей и пожала плечами. – Я должна собирать яйца и присматривать за этими мальцами. Если я просто так уйду, мать убьет меня.

– Я прослежу за ними. – Элфрун протянула руки к ребенку, висевшему на перевязи на бедре у Сетрит, но та отвернулась.

– Нет, я не пойду, – бросила она через плечо. – Чем я ему помогу? А ты вообще уверена, что он мое имя произнес?

– Думаю, да. – Но на самом деле – нет. Уверенности в этом у нее не было. – Неужели тебе все равно? Он позвал тебя по имени! И мне кажется, он умирает. Как ты можешь не пойти?

– Уходи отсюда. Пока не вышла моя мать и не выпорола меня. Или и того хуже – пока не вышел отец. – Сетрит снова скорчила недовольную гримасу.

Потрясенная Элфрун уставилась на нее, но девушка уже отвернулась и, присев, стала свободной рукой шарить под колючим кустом боярышника в поисках случайно оказавшегося там яйца. Маленький братишка у нее на бедре хватал ее за мокрые пряди волос, и она пошатывалась, рискуя потерять равновесие.