Виктория Витуорт - Дочь Волка

Пристанище пастухов находилось в полумиле от места встречи: стенка из кусков торфа, выложенная полумесяцем, с крышей из согнутых веток ивы, на которые для защиты от дождя и ветра был натянут большой кусок промасленного войлока. Очаг был обложен по бокам дерном; парень раздвинул его и начал подкармливать пламя сухими колючими ветками, которые трещали, посылая в ночное небо искры. Сухие овсяные лепешки и палочки твердого кислого сыра. Овечье молоко, еще теплое, которое поздним летом горчит от травы. На границе освещенного участка крадучись сновали собаки; время от времени глаза их, отражая свет костра, сверкали каким-то мистическим, неестественным блеском.

Это были молчаливые люди, и Финн тоже не торопился с разговорами. Если им есть что ему предложить, они сделают это в свое время. Прежде чем лечь, он связал завязки своей котомки двойным узлом и вместе с нею укрылся плащом, подоткнув его по краям. Плетеную из лозы котомку не только легче нести: при малейшем надавливании она жалобно скрипела. Он сразу услышал бы, если бы кто-то попробовал открыть ее глубокой ночью. И он не убирал руку с рукоятки висевшего на поясе ножа.

Однако все было спокойно.

Он очнулся от своего обычного глубокого сна без сновидений на рассвете и открыл глаза. Было холодно, стоял туман, слишком плотный и серый, чтобы можно было увидеть первые лучи солнца. До равноденствия было еще около месяца, но в воздухе уже чувствовалось дыхание осени – холод при вдохе обжигал ноздри изнутри. Перевернувшись на другой бок, он приподнялся, опираясь на локоть, и посмотрел на хозяев, которые сидели к нему спиной и говорили слишком тихо, чтобы можно было что-то разобрать. Ему нужно было облегчиться, поэтому он встал на ноги, производя больше шума, чем требовалось, чтобы дать им знать, что он уже проснулся.

Когда он вернулся к костру, они стояли бок о бок, лицом к нему. Старик толкнул молодого локтем. Как оказалось, тот был совсем юным, почти мальчик. Юноша опустил глаза и что-то невнятно пробормотал. Руки он держал за спиной.

Тогда в разговор вступил старик.

– Он нашел это. Когда мы были внизу, на хуторе. Вскапывал небольшую грядку по просьбе матери и натолкнулся на эту штуку. – Слов было сказано больше, чем за весь прошлый вечер. Он снова толкнул парня. – Ну, давай.

Тот протянул вперед руку. В ней он держал какой-то порядочных размеров предмет из позеленевшей бронзы, все еще перемазанный землей; он был похож на гигантскую ложку с широкой плоской частью – диск с рядом припаянных петелек в качестве ручки. Финн аккуратно взял эту штуку, покрутил ее из стороны в сторону, прикинул ее вес. Он понятия не имел, что это могло быть такое, но сам металл уже чего-то стоил, даже если продать его на вес. Он вгляделся в поверхность, покрытую грязью и ржавчиной. Под ними просматривалась тонкая резьба. На лице его застыло выражение умеренного вежливого интереса, но на самом деле это была маска – он тем временем быстро соображал. В Лауте он сможет попросить немного кислого вина и муки, чтобы приготовить из них пасту, которая вернет бронзе прежний блеск. И тогда станет ясно, что за вещь попала ему в руки.

– Что ты хочешь за это?

Парень молчал, только нерешительно топтался на месте; от смущения у него покраснели уши.

– Вы поделились со мной хлебом. Не бойся, я предложу тебе справедливый обмен.

Старик усмехнулся в бороду.

– Приворотное зелье, вот что он хочет. Напиток, после которого она ляжет с ним и будет приветлива.

Финн улыбнулся и развел руки в стороны.

– Неужели я похож на лукавую женщину? Или на знахаря? – Он вернул бронзовый предмет юноше и полез в свою котомку. – Что понравится твоей девушке? Лента? Бусы? – Глядя на простодушное лицо юноши, на его ясные голубые глаза и по-детски гладкий подбородок, он чувствовал, как сердце его переворачивается. Большие и крепкие мужчины могут постоять за себя. Но невинные простаки, дети и их матери вызывали у него тревогу. Он рылся в котомке, пока пальцы не нащупали то, что он искал, – маленький кожаный кошелек. На ладонь его упали две стеклянные бусины, синяя и белая. – Вот. Одна для тебя, другая для нее. Носите их на шее на крепком шнурке. Они защитят ваши глаза и уберегут от сглаза. И сделают еще много чего.

Он протянул вперед руку, сложив лодочкой холодную смуглую ладонь, в которой, как в колыбели, покоились маленькие сокровища. Юноша, покрасневший и безмолвный, тут же потянулся за ними, забыв даже отдать Финну бронзовую штуку, но тут старый пастух снова толкнул его. Они поплевали на ладони и ударили по рукам, закрепив сделку, после чего Финн взвалил свою котомку на плечи.

– Осберт хотел поговорить о Риме. – Радмер спрыгнул на землю с высокого, украшенного позолотой седла. – Ему следовало бы расспросить об этом твою бабушку. Она там бывала. Или Ингельда. В конце концов, это ведь он называет себя священником.

– О Риме? – Элфрун побледнела, став белее свежесотканного полотна, растянутого для отбеливания на траве за воротами. Над головами у них кружились и щебетали ласточки вместе со своим потомством этого года.

– Ему нужен кто-то, кто поехал бы от него к Папе.

– Кто-то, кто съездил бы в Рим ? – Если бы ее отец сказал, что речь идет об Островах блаженных [22] Острова блаженных, или Блаженные острова – мифическая область, сакральная заморская страна где-то на краю света или даже в ином мире. или вратах ада, и то Элфрун не так бы удивилась. Ей никогда и в голову не приходило, что Рим – это реально существующее место на земле, куда можно поехать, как в какой-нибудь Бартон или Иллингхэм. Рим относился к далекому прошлому, был некоей декорацией к историям, которые рассказывала ей Абархильд, – про девственниц-мучениц, этих вызывающих восхищение праведных дев вроде Агаты, Агнессы или Луции; про ее собственное паломничество к местам деяний святых апостолов в бабушкином невероятно далеком детстве. А теперь ее отец говорит о Риме, как о чем-то существующем на самом деле, как о части земной тверди, по которой ступает сама Элфрун. Правда, находится он за морем.

– Так они поплывут туда на корабле? – Уже спросив, она вдруг покраснела. Ну конечно поплывут, и конечно на корабле. Иначе туда не добраться.

Радмер уже повернулся к ней спиной и ослаблял подпругу на Хафоке.

– Видиа еще жив?

Похоже, отец решил сменить тему. А может быть, просто по доброте своей проигнорировал ее глупый вопрос.

– Да! И мы думаем, что он поправляется, хотя еще слишком рано говорить об этом с уверенностью.

– Твоя бабушка творит чудеса, – сказал Радмер, потянул Хафока за уздечку, и они направились к конюшням.

Элфрун от них не отставала. Она издалека заметила, что к ним своей хромающей походкой идет Луда, и ей хотелось подольше удержать внимание отца и расспросить его как можно подробнее, прежде чем стюард перехватит их и оттеснит ее. Поэтому она спешно подбирала нужные слова: