Маргарет Этвуд - Ведьмино отродье

– Мы обычно используем «Над пропастью во ржи», – сказала Эстель. – Почти каждый год. Некоторые рассказы Стивена Кинга, им нравятся такие вещи. «Загадочное ночное убийство собаки». Многие ученики отождествляют себя с главным героем, и она очень легко читается. Короткие предложения.

– Я понял, – сказал Феликс. «Над пропастью во ржи», чтоб мне провалиться, подумал он. Банальщина для среднего школьного возраста. Мы говорим о тюрьме усиленного и особо строгого режима, о взрослых людях, повидавших на своем веку столько, что вам и не снилось. – Но у меня свои методы.

– Боюсь спросить, что за методы, – Эстель склонила голову набок, изящно выгнув шею. Теперь, когда она приняла его на работу, напряжение спало, и можно было кокетничать. Не распаляйся, Феликс, сказал он себе. У нее нет обручального кольца, так что поберегись. Не начинай то, что не сможешь закончить.

– Шекспир, – сказал Феликс. – Вот мой метод.

– Шекспир? – Эстель, которая наклонилась вперед, теперь резко откинулась на спинку стула. Неужели она передумала? – Но Шекспир слишком… У него много слов. У них сразу отобьет охоту… Может быть, стоит взять что-то более подходящее для их уровня… Сказать по правде, некоторые из них почти не умеют читать.

– Думаете, что шекспировские актеры много читали ? – сказал Феликс. – Это были ремесленники, как… – Он привел первую пришедшую на ум аналогию, возможно не слишком удачную: – Как каменщики. Они никогда не читали пьесу целиком; только запоминали свои реплики и режиссерские ремарки. Они импровизировали на сцене. Текст не был священной коровой.

– Да, я знаю, но… – сказала Эстель. – Но Шекспир такой классик.

Слишком хорош для них, вот что она имела в виду.

– Он не собирался становиться классиком! – сказал Феликс, добавив в голос капельку возмущения. – Для него классикой были… ну, скажем, Вергилий или Геродот. Он был простым актером-антрепренером, пытавшимся как-то держаться на плаву. Это чистой воды везение, что у нас есть Шекспир! При жизни его произведения не публиковались! Его друзья собирали пьесы по кусочкам – компания старых, давно сошедших со сцены актеров, пытавшихся вспомнить свои давние роли – уже после его кончины!

Когда сомневаешься, сказал он себе, продолжай говорить. Старый актерский прием на случай, если забудешь слова на выступлении: говори что угодно, лишь бы было красиво и подходило по смыслу, пока суфлер не подскажет нужную реплику.

Эстель озадаченно нахмурилась.

– Да, но при чем здесь…

– Лучший учебный прием – непосредственное соприкосновение, – авторитетно заявил Феликс.

– Какое соприкосновение? – Эстель не на шутку встревожилась. – Вы должны уважать их личное пространство, вам не разрешается…

– Мы будем ставить Шекспира, – сказал Феликс. – Я имел в виду обучение через постановку. Мы будем инсценировать пьесы. Это единственный способ понять характер персонажей. Не волнуйтесь, мы выполним все, что положено по программе. Они будут писать сочинения и выполнять письменные задания. Я буду ставить оценки. Как я понимаю, именно это и требуется.

Эстель улыбнулась:

– Вы такой идеалист! Сочинения? Честное слово, я…

– Размышления в письменной форме, – сказал Феликс. – О пьесе, которая у нас в работе.

– Вы правда считаете, что сумеете их заставить писать сочинения? – спросила Эстель.

– Дайте мне три недели, – сказал Феликс. – Если за три недели у меня ничего не получится, мы начнем изучать «Над пропастью во ржи». Обещаю.

– Договорились, – сказала Эстель. – Желаю удачи.

Первые недели прошли не без проблем, что и следовало ожидать. Феликсу с Шекспиром приходилось прокладывать путь к вершине по тернистым тропам, и Феликс быстро убедился, что не настолько готов к работе в условиях тюрьмы, как ему представлялось. Ему пришлось насаждать свой авторитет, ставить учеников на место. Был момент, когда он всерьез собирался уйти, отказавшись от этой затеи. Кто-то из учеников бросил ходить на занятия, но те, что остались, были действительно заинтересованы, и уже очень скоро Шекспировский курс Флетчерской исправительной колонии стал настоящим хитом. При всех скромных возможностях это была современная, передовая трактовка Шекспира; даже, можно сказать, авангардная, говорил Феликс, подробнейшим образом объяснив классу значение термина. Это было очень круто. После первого сезона люди выстраивались в очередь, чтобы записаться на курс. Удивительно, но их оценки по чтению и письму улучшились в среднем на пятнадцать процентов. Как этот загадочный мистер Герц добился таких результатов? Кто-то с сомнением качал головой, кто-то подозревал обман. Но нет, объективное тестирование подтвердило, что все было честно. Результаты были настоящие.

Все лавры достались Эстель – в большом мире, где академики собираются на конференции, где выдвигают теории, где министерства одобряют бюджет, – но Феликс нисколько не обижался. Он был слишком занят. Он вернулся в театр, но совершенно по-новому. Неожиданно и непредвиденно. Если бы в начале его театральной карьеры кто-то сказал ему, что он будет ставить Шекспира силами осужденных преступников, отбывающих срок в тюрьме, Феликс решил бы, что они бредят.

Он отработал уже три сезона. Он очень тщательно подбирал пьесы. Начал с «Юлия Цезаря», продолжил «Ричардом III», за которым последовал «Макбет». Борьба за власть, предательства, преступления – темы, близкие и понятные ученикам, знавшим об этом не понаслышке.

У каждого имелось авторитетное мнение о том, как надо было вести себя персонажам, чтобы не упустить свою выгоду. Напрасно Марку Антонию позволили выступить с речью на похоронах Цезаря, потому что он тут же воспользовался возможностью – и сами знаете, что получилось! Ричард явно перегнул палку: поубивал всех и каждого, и в результате, когда пришло время сражаться с врагом, ему никто не помог. Хочешь быть королем, заручись поддержкой союзников, ежу понятно! Что касается Макбета, зря он доверился этим ведьмам. Как известно, излишняя самоуверенность ни к чему хорошему не приводит. Чуваку надо было уделять больше внимания своим слабым местам, это правило номер один: все, что может пойти не так, обязательно пойдет не так. Кому, как не нам, это знать! Да, мужики? Все согласно кивали.

Феликс поступал мудро: предлагал эти мнения в качестве темы для сочинения.

Он избегал романтических комедий. Слишком они легкомысленны для этой компании, и не стоит касаться вопроса о сексе. Это чревато серьезными беспорядками. «Гамлет» и «Король Лир» тоже не подходили, но уже по другой причине: чересчур депрессивные. Во Флетчерской колонии и без того было немало попыток самоубийства, в том числе и успешных. В тех трех пьесах, которые Феликс поставил на данный момент, тоже имелось немало смертей, но для тех, кто остался в живых, предполагалось новое начало. Справедливость торжествовала, зло было наказано, даже глупость была наказана, а добродетель – вознаграждена, более или менее. У Шекспира всегда все более или менее, не уставал повторять он.