Маргарет Этвуд - Ведьмино отродье

– Феликс, боюсь, у меня для тебя нехорошая новость, – перебил его Тони. Он явился в очередном новом костюме; обычно это означало, что он присутствовал на заседании Правления. Феликс давно взял в привычку отлынивать от заседаний: Лонни Гордон, тамошний председатель, был человеком во всех отношениях достойным, но убийственно скучным, а прочие члены Правления являли собою карманный парламент, сборище марионеток. Тони прекрасно с ними управлялся, а Феликс попросту не забивал себе голову.

– Да? Что за новость? – спросил он. Нехорошая новость обычно подразумевала тривиальное письмо от негодующего патрона. Королю Лиру обязательно было раздеваться догола ? Или счет из химчистки от зрительницы в первом ряду, ставшей невольной участницей интерактивного действа, когда окровавленную голову Макбета слишком рьяно швырнули на сцену, алая краска забрызгала дорогое шелковое платье, и пятна вывели с большим трудом.

Тони сам разбирался со всеми жалобами и придирками. И неплохо справлялся – приносил надлежащие извинения, сдобренные изрядной порцией лести, – но всегда держал Феликса в курсе, чтобы тот был подготовлен на случай, если кто-то из недовольных обратится к нему напрямую. Феликс плохо переносил критику и реагировал слишком остро, не скупясь на красочные оскорбления, заметил Тони однажды. Феликс ответил, что никогда не позволяет себе неподобающих выражений. Конечно, сказал тогда Тони, но у патронов свои представления о приличиях. И вообще лучше поостеречься, чтобы оно не попало в газеты.

– К сожалению, – сказал Тони. Он выдержал паузу. Феликс заметил странное выражение у него на лице. Не улыбка, а что-то совсем другое: уголки губ печально опущены вниз, но скрывают улыбку. Феликсу стало не по себе. – К сожалению, – продолжил Тони мягким, вкрадчивым голосом, – Правление проголосовало за то, чтобы расторгнуть с тобой контракт. В качестве художественного руководителя ты их не устраиваешь.

Теперь уже Феликс взял паузу.

– Что? – сказал он. – Это шутка, да?

Они не могут меня уволить, подумал он. Без меня весь фестиваль полетит в тартарары! Спонсоры разбегутся, актеры поувольняются, шикарные рестораны, гостиницы и сувенирные лавки позакрываются к чертовой матери, и Мейкшавег снова канет в небытие, из которого Феликс вызывает его каждое лето, потому что без театрального фестиваля Мейкшавег – просто маленький городок с пересадочной станцией. Никто не поедет через всю страну любоваться пересадочной станцией.

– Нет, – сказал Тони. – Боюсь, это не шутка. – Еще одна пауза. Феликс смотрел на Тони, словно видел его впервые. – Они считают, что ты… э… теряешь свою остроту. – И еще одна пауза. – Я пытался им объяснить, что ты пережил сильное потрясение, когда твоя дочь… такая трагическая потеря… Я им говорил, что ты справишься. Обязательно справишься, я уверен. – Это был удар ниже пояса. Феликс задохнулся от возмущения. Значит, вот их оправдание? Да как они смеют?! – Я сделал все, что мог, – добавил Тони.

Это была откровенная ложь. И они оба знали, что это ложь. Лонни Гордон, председатель Правления, никогда не додумался бы до такой подлости, а все остальные в Правлении вообще ничего не решали. Они были полным ничтожеством, частью интерьера. Их для этого и выбирали. Тони сам выбирал. Все – его протеже. Все до единого.

– Остроту? – сказал Феликс. – Я теряю свою остроту ?

Да был ли хоть кто-то острей его?

– Ну… связь с реальностью, – сказал Тони. – Они опасаются, что у тебя нарушения психики. Я им говорил, что тебя можно понять, по вполне очевидным причинам… Но они не хотят понимать. Мантия из звериных шкур стала последней каплей. Они видели эскизы. Сказали, что активисты по правам животных сами спустят с нас шкуру.

– Это смешно, – сказал Феликс. – Это не настоящие шкуры. Это плюшевые игрушки !

– Ты должен сам понимать, – проговорил Тони снисходительно-терпеливым тоном, – что дело не в этом. Они похожи на настоящих животных. И мантия – не единственный камень преткновения. Их возмутил Калибан в образе паралитика. Они говорят, это не просто безвкусица. Это вообще за гранью. Люди могут подумать, что ты насмехаешься над инвалидами. Кто-то из зрителей наверняка уйдет из зала. Или выкатится на коляске: на наши спектакли приходят самые разные люди… Не только здоровые и молодые.

– Что за бред?! – сказал Феликс. – Эта политкорректность уже задрала! В тексте написано черным по белому, что он урод! В наше время Калибан стал любимцем публики, зритель его приветствует как героя, и я просто…

– Я понимаю, но дело в том, – сказал Тони, – что нам нужно заполнить зал, чтобы оправдать спонсорские вложения и государственное финансирование. Последние отзывы были… неоднозначными. Особенно в прошлом сезоне.

– Неоднозначными? – возмутился Феликс. – В прошлом сезоне отзывы были блестящими!

– Я тебе не показывал негативные отзывы, – сказал Тони. – Их было немало. Я принес их с собой. Если хочешь, можешь почитать.

– За каким чертом ты их не показывал? – сказал Феликс. – Я не ребенок.

– Ты болезненно воспринимаешь разгромные отзывы, – ответил Тони. – Психуешь, срываешься на актеров. Что подрывает моральный дух.

– Я никогда не психую! – заорал Феликс. Тони и ухом не повел.

– Здесь уведомление о расторжении контракта, – Тони достал конверт из внутреннего кармана пиджака и протянул его Феликсу, – и выходное пособие, в благодарность за годы службы. Я постарался, чтобы сумма была достойной. – На этот раз Тони уже не скрывал самодовольную ухмылку.

Феликс взял конверт. Первым его побуждением было разорвать этот чертов конверт в клочья, но его словно парализовало. Неприятности по работе случались и раньше. Случались даже скандалы, но его еще никогда не увольняли. Не отстраняли от должности. Не выгоняли. Не вышвыривали на улицу.

– А моя «Буря»? – сказал он. – Она остается? – Он уже умолял. – Хотя бы она?

Его лучшее творение, его сокровище, его чудо загублено на корню. Выброшено на помойку. Втоптано в грязь.

– Боюсь, что нет, – сказал Тони. – Мы… они считают, что лучше расстаться окончательно и бесповоротно. Постановка отменяется. Все твои личные вещи из кабинета ты найдешь у машины. Кстати, тебе надо сдать пропуск и служебное удостоверение. Можешь оставить на выходе, у охраны.

– Я буду жаловаться. Министру культуры, – неубедительно проговорил Феликс. Он знал, что это дохлый номер. Они с Сэлом О’Нелли вместе учились в школе, и отношения у них не заладились с самого начала. У них вышла размолвка по поводу украденных карандашей, в которой Феликс одержал верх, а Сэл этого не забыл. Он неоднократно высказывал мнение в нескольких телевизионных интервью, нацеленных Феликсу ниже пояса, что на театральном фестивале в Мейкшавеге должно быть больше комедий Ноэла Кауарда, и мюзиклов Эндрю Ллойда Уэббера, и вообще больше мюзиклов. Феликс ничего не имел против музыкальных спектаклей, он начинал свою театральную карьеру в студенческой постановке «Парней и куколок», но репертуар сплошь из мюзиклов…