Элис Хоффман - Карибский брак

– Во всякой истории есть внешняя сторона и внутренняя суть, – сказал он мне как-то вечером, когда мы были в его библиотеке. – Плод может быть сочным и вкусным, но таить в себе злокачественное семя.

К этому времени папа решил, что я уже достаточно начиталась волшебных сказок и слишком выросла, чтобы верить в них. Наверное, мама нажаловалась ему на меня или он тоже думал, что мне надо стать серьезнее, или, может быть, просто тосковал по умершему сыну и хотел обучить меня всему, чему он учил бы мальчика. Мозес Монсанто Помье был уважаемым членом Коммерческой ассоциации, в которую надо было вступить, чтобы заниматься торговлей. У отца был магазин, занимавшийся экспортом рома, сахара и патоки. Поскольку женщины по закону не могли наследовать собственность, магазин неизбежно должен был в будущем достаться Аарону, хотя отец, вероятно, надеялся, что закон изменят. Он начал учить меня математике, чтобы я могла разбираться в гроссбухах и другой торговой документации, так что мне выпала честь получить образование, какого девочкам обычно не давали.

Тем не менее я записала легенду об оборотнях, которую мне рассказала наша кухарка Адель. Она сказала, что оборотни – выходцы из старинных датских семейств, владевших рабами. Бог превратил их в оборотней в наказание за их жестокость. Даже когда они принимают человеческий облик, ночью можно заметить их клыки и когти, и поэтому даже в самое жаркое время года они часто носят перчатки и обматываются шарфом. Если вы увидите такое существо, сказала Адель, бегите от него.

Я читала эту историю Аарону по вечерам. Хотя ему было страшно, он хотел слушать ее снова и снова. Неудивительно, что в каждом темном переулке ему стали мерещиться оборотни. Он держался поближе к Жестине, так как доверял ей, в отличие от меня. Иной раз я подкрадывалась к нему сзади и взвывала, а он подскакивал, будто его укусили.

– Ну что ты его пугаешь? – пыталась урезонить меня Жестина.

– Ну что ты над ним трясешься? – отвечала я.

Но должна признаться, что иногда по ночам мне и самой становилось страшно. Я боялась не шатавшихся по улицам оборотней, а самого острова – порхающих над нами летучих мышей, ветра из Африки, грохота прибоя. Мне казалось, что здесь царит неизбывное одиночество, что мы живем на краю света и можем в любой момент провалиться в темную бездну. Когда мы втроем гуляли, никто не знал, где мы находимся, и если бы что-нибудь случилось с нами, нам пришлось бы спасаться самим.

Приезжавшие из Европы часто говорили, что в таком мягком климате, как у нас, они не видят разницы между зимой и летом. Но они плохо знали наш остров. У нас были периоды дождей и ветров, синие ночи, когда холод просачивался в дома через щели, кусал маленьких детей, и они начинали плакать. В такие ночи рыба в прудах чернела и всплывала на поверхность. Листья жасмина сворачивались, как маленькие лягушки. Но когда наступало лето, все мгновенно становилось ярким и добела раскаленным, воздух рассыпал искры, обжигавшие, как пламя. Жара подкашивала тех, кто не привык к ней. Когда из Франции приезжали по делу люди в сопровождении своих жен, то часто женщины, сойдя с корабля на берег, тут же падали в обморок. Их отпаивали напитком из коры пальмы и подслащенной воды, но все равно многие из них не могли вынести слишком яркого света, даже прожив здесь несколько лет, а то и всю жизнь. Они прятались в темных комнатах, закрывшись от света ставнями, и не выходили из дома до сумерек. Иногда мы видели, как они плачут у себя во дворе.

– Это оборотни, – говорил Аарон, когда мы проходили мимо их домов. – Плач этих женщин действительно был похож на завывания.

– Нет-нет, – успокаивала его Жестина, – это просто женщины из Франции, они плачут по своему дому.

Но вблизи старых датских поместий, где до сих пор ютились в хижинах рабы, мы пускались бегом во всю мочь, а Аарон едва успевал за нами. Однако вскоре он вырос, и уже нам приходилось догонять его. К двенадцати годам он уже набрал шесть футов [8] Около 183 см. роста и был так красив, что женщины на улицах останавливались, желая поговорить с ним. Но Жестина следила за тем, чтобы он не приближался к ним, когда они начинали издавать клохчущие звуки, как куры при виде лисы. Я догадывалась, что она бережет его для себя.

Количество записанных мною историй с каждым годом увеличивалось. Когда у женщин на рынке появлялось что-нибудь новое, они тут же пересказывали это мне. В одной из историй сотня бабочек поднялась разом с дерева и образовала вторую желтую луну; в другой говорилось о рыбе с лошадиной мордой, примчавшейся однажды галопом в город, в третьей – о птице, которая облетела полсвета в поисках любви и все еще летает над нами.

Я перевязывала свою тетрадь лентой и прятала ее от матери под подушкой. Женщине из прачечной, которая приходила менять постельное белье, я велела не говорить хозяйке об этой тетради. Прислугу не удивляло, что у меня есть секреты от матери: она терпеть не могла разговоров о том, что считала вздором, а это включало почти все на свете, даже историю нашего народа и членов нашей общины, оказавшихся так далеко от своей исторической родины. Уверена, что, найдя мою тетрадь, она выбросила бы ее на помойку в глубине двора. Все, что мне было известно о нашем острове, я узнала из книг библиотеки отца. История Сент-Томаса была довольно запутанной: он неоднократно переходил из рук в руки, принадлежал испанцам, голландцам, англичанам и в конце концов датчанам, чья Вест-Индская компания превратила остров в один из центров торговли. В тысяча шестьсот восемьдесят восьмом году здесь жили семьсот тридцать девять человек; триста семнадцать из которых приехали из разных европейских стран, четыреста двадцать два были африканцами, привезенными сюда против воли. Занимались этим рабовладельческие суда, переоборудованные из шхун, некогда принадлежавших отпрыскам королевских семей, зачастую изгнанных из своей страны и не имевших никакой собственности, кроме участков земли на склонах гор рядом со спящим вулканом Килем. В горных пещерах прятались от властей пираты самых разных национальностей.

На побережье занимался разбойным промыслом капитан Кидд, а также жестокий и безжалостный субъект по прозвищу Черная Борода. Они нападали на корабли в гаванях, похищали богатых местных жителей и десятки женщин, как местных, так и направлявшихся в Америку. Черная Борода завел целый гарем, он был ненасытен, и сколько бы женщин ни захватил, все ему было мало. Некоторые говорили, что у него было двадцать жен, другие утверждали, что их было больше тридцати. Одних он оставлял себе, других отдавал своим матросам.

Трава на полях вырастала очень высокой, в ней бродили на свободе одичавшие ослы, потомки тех, что некогда трудились на фермах пиратских жен, пытавшихся приучить своих мужей к цивилизованному образу жизни. Пиратские корабли привезли на остров деревья с Мадагаскара; жены пиратов, брошенные мужьями, сеяли привезенные с родины семена, из которых вырастали деревья с кроваво-красными цветами. Ныне могилы этих женщин в запустении, их самих забыли, но брошенные ими в землю семена по-прежнему окрашивают склоны холмов красным и оранжевым цветом с мая по сентябрь. Некоторые называют эти деревья «пиратским подарком», мы же предпочитали название «цветистые деревья» [9] Огненное дерево, или Делоникс королевский ( лат. Delonix regia ). , так как их цветы, величиной больше ладони человека, поистине великолепны.