Эмманюэль Пиротт - Сегодня мы живы

А эта еще и снега решила поесть! Мужчина покосился на свою незваную спутницу. Она смотрела прямо перед собой, щуря глаза на морозе. Брызги крови у нее на лице высохли, черные локоны развевались на ветру. Она напоминала юную Медузу горгону. Чертовка! А его кретин-напарник – Франц? Нет, Ганс, – веривший в победу тысячелетнего рейха, новый золотой век и прочий вздор, лежит сейчас в снегу и смотрит мертвыми глазами в небо. Вместо девчонки он убил товарища и теперь сам не понимал, зачем.

Они покинули базовый лагерь два дня назад, утром 16 декабря. Для начала взорвали мост с несколькими америкашками. Это в программу не входило, но, раз уж те оказались не в том месте и не в то время… Оставшихся в живых и раненых Матиас прикончил ножом, из экономии патронов, а Ганс только смотрел, и в его глазах плескался ужас. Потом они развернули дорожные указатели, чтобы сбить союзников с толку, отправить в одну жалкую деревушку вместо другой. С янки разговаривал он: у Ганса был чудовищный баварский акцент, и он понятия не имел, кто такой Лестер Янг [8] Лестер Янг (1909–1959) – американский тенор-саксофонист и кларнетист, один из крупнейших музыкантов эпохи свинга. Американская контрразведка отслеживала немецких диверсантов, проверяя знание пароля и документы, а также задавая элементарные на первый взгляд вопросы, ответить на которые мог только настоящий американец. Один из генералов, например, попал под арест до «выяснения личности», когда не сумел назвать имя мужа актрисы Бетти Грейбл – трубача Гарри Джеймса. От участия в тестах освобождались только негры. . Американцы проявляли осторожность и задавали много вопросов – их проинструктировали насчет выброски диверсантов. «Гриф» [9] «Гриф» – немецкая операция, замысел которой принадлежал Гитлеру, началась 16 декабря 1944 г. Перед диверсантами стояли грандиозные задачи: убийство главнокомандующего англо-американскими войсками Дуайта Эйзенхауэра, захват одного или нескольких мостов через реку Маас, создание хаоса в американских тылах. В этой операции задействовали около 3 тыс. англоговорящих диверсантов, переодетых в форму армии США и перемещавшихся на американской военной технике. Операция провалилась еще на этапе захвата моста, руководивший ею Отто Скорцени ( см. ниже ) бежал в Берлин, многие диверсанты были схвачены и расстреляны. 29 января 1945 г. союзники начали вторжение в Германию. – такое помпезное название получила задуманная Гитлером операция, реализацию которой он поручил Отто Скорцени [10] Отто Скорцени (1908–1975) – немецкий диверсант австрийского происхождения, оберштурмбаннфюрер СС, получивший широкую известность в годы Второй мировой войны благодаря успешным спецоперациям. Самая известная – освобождение из заключения свергнутого итальянского диктатора Бенито Муссолини (1883–1945). . Фюрер рассчитывал занять мосты через Маас и дойти до Антверпена, чтобы захватить самый крупный арсенал союзников. План, само собой, был самоубийственный, и в возможность его осуществления верили только тупицы вроде Ганса.

Он вдруг почувствовал себя опустошенным, свернул на какую-то дорожку и углубился в лес, решив, что будет двигаться, пока есть бензин. Сейчас ему хотелось одного – выспаться, думать он будет потом. Дорога закончилась у ручья, мужчина с девочкой бросили джип и пошли вдоль замерзшей воды. Малышка молча семенила следом за своим спасителем, ловко уклоняясь от обледенелых сугробов. Время от времени немец ловил на себе ее взгляд и дико раздражался. За толстым буком показалась хижина, выглядела она пустой. Он приблизился к дому, двигаясь плавно, как большая дикая кошка, достал оружие и секунду слушал у двери. Рене стояла рядом, почти не дыша. Наконец он решился, резко толкнул ногой створку и шагнул через порог. Никого. Он кивком позвал Рене за собой.

Внутри оказалась всего одна комната с большим очагом в каменной стене. Скудная кухонная утварь и матрас на полу свидетельствовали о том, что здесь кто-то бывает. Немец насобирал веток и разжег огонь. Рене старательно помогала, хотя пальцы у нее совсем окоченели. Закончив, он рухнул на матрас и мгновенно заснул с пистолетом в руке.

Рене сидела на полу у стены и смотрела, как он спит. Она не уйдет. Не шелохнется. Будет его сторожить и разбудит, если почувствует опасность. Где-то далеко стреляли. Немец громко задышал, расслабился, подтянул колени к груди. Лицо его разгладилось, как бывает только в глубоком сне. Рене по-прежнему очень хотела пить, но решила дождаться, когда он проснется и добудет им воды.

Там, в лесу, она сразу поняла, что он ее не убьет. А потом второй немец, тот, что ужасно трусил, рухнул на снег. Умереть должен был он. Так и вышло. Девочка обвела взглядом комнату, бревенчатые стены в паутине, маленькие грязные окошки, языки огня в очаге.

Мужчина шевельнулся, чуть отвел назад правое плечо, и Рене заметила бьющуюся на шее жилку. Он лежал на спине, положив руку на мерно вздымавшуюся грудь, готовый вскочить при малейшем шорохе, чтобы защитить ее, а если понадобится – снова убить. Окропить снег кровью.

Он достал из кармана куртки алюминиевую флягу, отвинтил пробку, сделал несколько больших глотков, потом протянул ее девочке, и она жадно допила все до последней капли. Он вытащил пачку армейских сухарей, вытряхнул один на ладонь и отдал остальное Рене, которая тут же взяла по сухарю в каждую руку.

– Не жадничай… – велел он.

Голос у него был особенный – низкий, как далекий раскат грома, опасно-вкрадчивый.

– Ты и по-французски говоришь? – спросила она.

Немец не ответил, только взглянул с легкой насмешкой. Он проспал несколько часов – за окном стемнело, стрельба стихла – и в глубине души надеялся, что девчонка сбежит, но, когда очнулся, она смотрела не него чернильно-черными глазами, прижимая к груди старую грязную куклу с рожицей деревенского дурачка. Малышка могла воспользоваться моментом и покалечить его, ударить по голове поленом или – того хуже – кочергой, характера ей было не занимать. Это упростило бы жизнь им обоим, но она поступила иначе. Просидела много часов, поджав под себя ноги и пристроив рядом игрушку. Он с самого начала войны не спал так крепко, но голова не прояснилась. Что ему делать с ребенком? Да и с собой… Он протянул девочке еще один сухарь.

– Как тебя зовут? – спросила она.

Вот ведь любопытная пигалица! Он совсем не хотел, чтобы девчонка называла его по имени: Матиас. «Я хочу есть, Матиас», «Я замерзла, Матиас», «Мне надо пописать, Матиас» и прочее детское нытье. Внезапно он сообразил, что пока не слышал от нее ни одной просьбы. Она ни разу не пожаловалась с того самого момента, как он… пристрелил Ганса. За убийство товарища и за то, что пощадил еврейку, ему полагается смертная казнь, и еще неизвестно, которое из преступлений тяжелее.