Карл-Йоганн Вальгрен - Живописец теней

– Твой долг – спасти брак, – сказал ему Виктор, когда они в последний год их совместной жизни приехали к нему в Фалькенберг на Рождество. – Поверь мне, ты даже понятия не имеешь, что это такое – одиночество. Настоящее одиночество пробирает до костей.

А что сказал Виктор Луизе, Иоаким даже и не знал. Сам он был отнюдь не в настроении выслушивать чьи-либо советы, и уж во всяком случае не советы Виктора.

Маленький Винсент погрузился в мистические размышления пятилетнего ребенка. Он с увлечением ковырял указательным пальцем в носу. Точно как я когда-то, подумал Иоаким и почувствовал, как на его лице расползается дурацкая, спровоцированная улетучивающимся хашем улыбка… Если бы он тогда послушал Виктора, никакого Винсента не было бы… хотя, может быть, был бы кто-то другой, наполовину этот же, но все же другой, с участием и моего генетического кода…

Он заметил, что Винсенту удалось выудить из ноздри величественную козу. Малыш тут же с миной заправского дегустатора отправил ее в рот.

– Не надо этого делать, дорогой, – сказала Луиза. От ее ястребиного материнского взора не ускользала ни одна мелочь.

Иоаким вдруг почувствовал страстное желание тоже выкопать из носа козу и сунуть ее в рот, вернуть то незамысловатое душевное равновесие, когда человек может есть собственные сопли и нимало этого не стесняться. Просто потому, что это ему нравится, потому что ему вкусно, а на мнение остального человечества ему совершенно наплевать. Но подвернутая нога опять дала о себе знать резкой болью, и он понял, что ему необходим врач.

– Умер Виктор, – сказал он своей бывшей жене. – Вчера утром. Говорят, от отравления. У меня нет денег даже поехать на похороны, мало того, мне даже не на что пойти к врачу и что-то сделать с ногой. Можешь одолжить мне немного денег?

Несколько часов спустя он сидел в вагоне метро по дороге на Кунгсхольмен с профессионально наложенной повязкой на голеностопном суставе. Оказалось, сломана кубовидная кость, но смещения нет, так что гипса не потребовалось – заживет и так.

Все пока складывалось удачно. Простое сочувствие ближнего, как обычно утверждал Эрлинг Момсен, может утешить страждущего. Луиза проявила сострадание в самом напряженном месте сценария. Даже маленький Винсент, казалось, был тронут его жалким положением и временно прекратил охоту за козами.

Ощущение было такое, что жизнь налаживается. Луиза одолжила ему денег, и жизнь сразу наполнилась смыслом. Странно, что какая-то несчастная тысяча крон плюс банка ситодона, сильных болеутоляющих таблеток с кодеином, выписанных врачом, подняли настроение чуть не до состояния левитации, несмотря на смерть отца. Дополнительную порцию антидепрессанта он получил, когда, хромая, подошел к дому и обнаружил, что непрошеная охрана исчезла: байкеры, очевидно, закончили рабочий день и поехали отчитываться в свою контору в Сольне.

Намного, намного легче. Очень скоро половина некоей коллекции живописи перейдет к некоему наследнику, обремененному некими финансовыми проблемами… Собственно, сейчас у этого наследника было ощущение, что единственная его серьезная проблема – некая женщина, поразившая его в самое сердце своей непростительной неверностью… Нет, конечно, нельзя забывать, что его родителя, человека, занимавшего его чувства и мысли сорок лет, больше не существует. С этой точки зрения предательство Сесилии не такая уж серьезная проблема. Такие проблемы решаются, подумал он в лифте, с живыми всегда можно договориться. На мертвых не действуют ни угрозы, ни обещания.

Приятную ноту в ощущение гармонии с внешним миром внес и тот факт, что на автоответчике он нашел сообщение от сестры. Он набрал номер, и она тут же взяла трубку. Жанетт была на удивление покладиста, они обсудили практические детали похорон. Сестра полностью соответствовала образу человека долга, умеющего принимать решения в тяжелые минуты жизни. Она четко определила, что именно должна сделать она и что должен сделать он.

Внезапная легкость существования, поддержанная двойной дозой болеутоляющих таблеток с заметным наркотическим эффектом, подвигла его на героическое решение прибраться в квартире, напоминающей зону военных действий: разобрать завалы одежды, атаковать пагоды грязной посуды, навести порядок на письменном столе. Он даже, к своему удивлению, начал набрасывать план дорогого, но совершенно необходимого ремонта ветхого дома на Готланде. Ремонт уже не казался недостижимым – он теперь богатый наследник.

Но даже и этого ему показалось недостаточно: без четверти час ночи из подземного моря замыслов медленно, как рыба из омута, выплыла идея, подсказанная ему покойным отцом и бывшей женой, хотя сами они об этом понятия не имели. Взяв за исходный пункт несколько собственных пометок на полях книги «Рост сетевого общества», том 1, Мануэля Кастелля (обнаруженной, кстати, под грудой картонок из-под пиццы, пустой бутылкой хереса Люстау Драй Оролозо за 742 кроны и пачкой распечатанных фотографий из «sexxplanet.com»), а также основываясь на биографии Виктора Кунцельманна, он начал писать следующее:

«Война уже не является эмпирической данностью европейцев. Отсутствие военного опыта у современных мужчин приводит к глубокому нарушению самосознания. Если не принимать во внимание необходимость для мужчин жертвовать своей жизнью на войне, невозможно понять, как могли женщины смириться с патриархальными структурами. Мужчины с детства знали, что в отпущенный им период жизни непременно разразится война и что они будут обязаны в ней участвовать. Это давало им привилегированное положение и в мирное время. Но сейчас, когда уже несколько поколений живет без войны, наступает новый этап человеческого развития – отмирание патриархата!»

«Церковь Святого Лаврентия названа в честь покровителя бедных, святого Лаврентия» – так было написано в кем-то забытой брошюре о достопримечательностях Фалькенберга, лежавшей на скамейке рядом с Иоакимом… – ага, Святого Лаврентия, «римского дьякона, погибшего мученической смертью на костре в 288 году после Рождества Христова». Вполне последовательно, где же еще прощаться с отцом, как не здесь, – через несколько часов отец тоже превратится в пепел в городском крематории. Интересно, не думает ли его сестра о том же самом? Должно быть, нет. Жанетт вовсе не предавалась философским размышлениям, она была погружена в текст двести сорок девятого псалма: «Только день, только мгновение…»

Все изменилось. С тех пор как он был здесь в последний раз (по какому случаю, он и сам не помнил), церковь отремонтировали. Да и сам Фалькенберг на себя не похож, хотя, казалось бы, это и есть его главная задача – быть похожим на Фалькенберг. Каждое утро предлагать жителям одну и ту же версию себя самого, чтобы их, не приведи господи, не напугать. Он прогулялся с утра по центру и, к своему удивлению, обнаружил, что в бывшем рыбном магазине разместилась пиццерия «Чарли Чаплин» (собственно, она там и была последние пятнадцать лет, но вывеска появилась недавно), а в бывшем музыкальном магазине Вальдеса, известном всему городу, теперь бойко торгуют турецкими деликатесами. В большой витрине вместо хагстрёмовского усилителя и античных гитар работы Левина теперь лежали оливки, бараньи сосиски и пакетики с разнообразными пряностями. Вокзал по распоряжению железнодорожного начальства собирались перенести в район Тройнберга, а на Этране возле пристани появилось несколько омерзительных скульптур, застрявших в городе после недавней выставки.