Даниэла Стил - Ночь волшебства

Дхарам проявил себя истинным джентльменом, провожая Бенедетту до ее номера: нес ее складные стулья и стол, пока она катила за собой тележку с остальным добром. Украшения для стола она купила в Италии, а тарелки и серебряные приборы одолжила в отеле. Дхарам предложил ей еще немного выпить внизу в баре, но Бенедетта стремилась как можно скорее оказаться в своей комнате, чтобы дождаться звонка от Грегорио, поскольку столь серьезный разговор не хотелось вести при посторонних.

Бенедетта отказала Дхараму под предлогом того, что устала, и он все прекрасно понял. Сказал, что провел восхитительный вечер и обязательно перешлет ей фотографии и видео, как только получит ее электронный адрес от Жана Филиппа. Дхарам заметил, что сейчас, по окончании этого мероприятия, она очень напряжена и никак не может отвлечься от своих невеселых мыслей. Было вполне понятно, что произошло нечто неприятное между ней и мужем, в результате чего он и позволил себе так внезапно покинуть их. И точно так же было понятно, что женщина расстроена этим. Бенедетта снова поблагодарила его за помощь и любезность в течение Белого ужина и пожелала спокойной ночи.

Едва оказавшись в своем номере, Бенедетта без сил упала на кровать и первым делом проверила мобильный телефон, но там не оказалось ни текстовых, ни голосовых сообщений. Через некоторое время она еще несколько раз проверяла телефон, но так ничего от своего мужа и не дождалась. Сама же она не хотела ему звонить, чтобы не застать Грегорио в какой-нибудь неловкой ситуации, когда он не сможет говорить с ней открыто. И только в три часа ночи она легла спать, так и не получив вестей от мужа.

Грегорио появился в госпитале за несколько минут до десяти часов вечера. К этому времени Аню уже перевели в палату родильного отделения. Когда он стремительно вошел в палату, роженицу осматривали двое докторов. Аня лежала постанывая на кровати и, едва увидев Грегорио, протянула к нему дрожащие руки. Роды, собственно, уже начались, зев матки еще не начал раскрываться, но схватки шли постоянные и сильные, и внутривенное вливание магнезии не могло их остановить.

Доктора считали, что на этой стадии беременности оба плода были еще слишком маленькими и неразвитыми, так что шанс на благополучный исход незначительный. Аня впала в истерику, когда ей сказали об угрозе для жизни близнецов.

– Наши дети могут умереть! – буквально провыла она, когда Грегорио взял ее руки в свои.

Такого развития событий Грегорио не ожидал. Он бы предпочел, чтобы все прошло гладко и в свое время, тогда он мог бы изящно исчезнуть из Аниной жизни, финансово поддерживая ее и близнецов. Он вовсе не хотел, чтобы она рожала двойню, да и вообще беременела. Какая-то случайность, нелепая ирония судьбы привела его к ситуации, в которой он никогда ранее не бывал и не стремился оказаться. А теперь все оборачивалось куда худшим образом.

Акушер не скрывал от них, что дети могут родиться мертвыми или сильно пострадать во время родов, так что Грегорио придется иметь дело с возможной трагедией, а не только с нежелательным рождением. Вдобавок ко всему он еще беспокоился и о своей жене. Грегорио не мог оставить Аню на сколько-нибудь долгое время, чтобы позвонить Бенедетте и успокоить ее, хотя прекрасно представлял себе состояние, в котором пребывала жена. Раньше Бенедетта была снисходительна ко всем его «шалостям», но сейчас все обстояло куда более серьезно. Ни одна его любовница никогда от него не беременела, а теперь он мог стать отцом двоих совершенно нежеланных детей, рожденных девушкой, которую едва знал и которая просила его оставить жену ради нее самой, что было просто невозможно. Грегорио никогда не вводил в заблуждение ни одну из женщин, с которыми заводил романы, и всегда сообщал им, что обожает свою жену. К тому же ни одна из них никогда не просила его развестись и не претендовала на брак с ним. Но как только Аня забеременела, она тут же стала во всем зависеть от него, буквально как ребенок, а у Грегорио просто не хватало духу противостоять ей. Для него это были шесть кошмарных месяцев, будущее виделось весьма туманно, а теперь, когда доктора описали ему все перспективы, и вовсе превращалось в полный ужас.

Грегорио жалел Аню, рыдавшую в его объятиях, но он не любил ее и не испытывал никаких чувств к тем существам, которые должны появиться на свет. Но они находились в ситуации, из которой не было выхода. А выход непременно нужно было найти. В свои двадцать три года Ане одной ни за что не справиться, а ведь она по своему физическому и умственному развитию оставалась шестнадцатилетней. Сейчас девушка прижималась к нему как дитя, и Грегорио, потрясенный до глубины души, не мог оторваться от нее.

Схватки возобновились около полуночи и стали сильнее, а чуть позже зев матки стал раскрываться. Врачи влили Ане внутривенно стероиды, чтобы обеспечить детям дыхание, когда они появятся на свет, но об этом было еще слишком рано говорить, и в четыре часа утра акушеры сообщили родителям, что маловероятно ее разрешение от бремени.

Особая бригада по спасению новорожденных была вызвана для работы с Анной, и пока ее состояние тщательно отслеживалось различными приборами, роды начались всерьез. Однако вместо радости ожидания новой жизни, которая обычно ассоциируется с родами, в палате повисло ощущение тревоги за роженицу и близнецов, если они все-таки выживут. Как бы ни пошло дело, все понимали, что добром оно не кончится.

Аня была насмерть перепугана и вскрикивала от малейшей боли. Доктора не давали ей больше никаких средств, которые снизили бы интенсивность схваток, чтобы не рисковать детьми, но постоянно проводили эпидуральную анестезию [5] Один из методов анестезии, при котором лекарственные препараты вводятся в эпидуральное пространство позвоночника через катетер. . Для Грегорио все это выглядело жестоко. Из тела Ани во все стороны торчали трубки, мерцали мониторы, вокруг суетилась бригада медиков. Зев матки полностью раскрылся, и врачи сказали, что она может тужиться.

Грегорио был обескуражен видом всего происходящего, но стойко держался рядом с Аней. В конце концов он совершенно забыл про жену, все его мысли были об этой несчастной девушке, припавшей к нему и жалобно стонавшей в перерывах между потугами. В своем состоянии она уже совершенно не напоминала ту супермодель, какой была прежде. Ничего не осталось от той яркой красавицы, с которой он некогда познакомился ради очередной интрижки.

Их сын родился первым, в шесть часов утра. Появившемуся на свет синюшному, хрупкому недоразвитому младенцу пришлось напрячь все силы, чтобы сделать свой первый вдох. Едва только ему перерезали пуповину, два доктора и медсестра переложили его в кювезу для недоношенных детей и откатили к стене. В маске, в которую подавался чистый кислород, малыш начал бороться за свою жизнь. Спустя час после рождения сердце его остановилось, но доктора оживили его, после чего сказали Грегорио, что шансы малыша на выживание невелики.