Джулианна Маклин - Цвет неба

Но Меган всего лишь ребенок. Сможет ли она когда-нибудь справиться со всем этим? А как с этим буду справляться я?

– Вы сказали, что сразу же хотели бы начать лечение, – произнес Майкл, наконец найдя слова. – А что, если мы против? Если мы хотим посоветоваться еще с парой врачей?

Я быстро взглянула на мужа, удивляясь ноткам упрека, которые услышала в его голосе.

– Вы, безусловно, имеете право проконсультироваться с другими врачами, – спокойно ответила доктор Дженкинс. – Но я настаиваю на немедленной госпитализации Меган. Промедление опасно для ее жизни.

Майкл встал и начал ходить по кабинету. Казалось, он хотел махать кулаками.

– Все так ужасно? – спросила я. – Неужели подождать нельзя совсем?

Взглянув в глаза врача, я ощутила доверие к этой женщине, а та, в свою очередь, постаралась меня утешить.

– Конечно же, у вас есть время, – сказала доктор Дженкинс. – Но лечение должно быть начато своевременно. Кроме того, важно, чтобы вы смотрели на ситуацию с оптимизмом. У вас впереди трудная битва, но надежду терять не стоит. Показатель эффективности лечения лейкемии у детей – более семидесяти пяти процентов. Как только Меган будет госпитализирована, мы подготовим наиболее подходящий из возможных вариантов лечения. Она сильная девочка. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы болезнь перешла в стадию ремиссии.

– Спасибо, – сказала я, мой голос дрожал совершенно бесконтрольно.

Я встала и вышла из кабинета в оцепенении. Майкл остался поговорить с доктором. А я в этот момент думала, каким образом смогу объяснить все это Меган.

В мире нет ничего такого, что можно сделать или сказать, чтобы облегчить шок родителя, только что узнавшего, что у его ребенка – рак.

Самое сильное желание каждого родителя – и самая глубокая внутренняя потребность – защитить от бед собственное дитя. Но когда речь идет о такой болезни, как лейкемия, вы становитесь бессильны. Нет никакого способа, чтобы ее остановить, и все, что вы можете сделать, – отдать своего ребенка в руки врачей и медсестер, которые станут упорно трудиться, чтобы спасти жизнь. Вы беспомощны, напуганы, убиты горем и озлоблены на весь мир. А еще через какое-то время все начинает казаться вам плодом вашего собственного воображения. Кошмарным сном, вот только вы почему-то все никак не можете проснуться.

За первые пару дней в больнице было сделано бесконечное множество рентгенов, взято анализов крови, поставлено капельниц, и, наконец, весьма болезненный поясничный прокол – чтобы выявить наличие раковых клеток в спинномозговой жидкости.

Мало того, что нам с Майклом пришлось разобраться во всех анализах и процедурах, мы еще и были вынуждены изучить все эти пункции спинного мозга, способы химиотерапии и ее побочные эффекты, выяснить про облучение и трансплантацию стволовых клеток. Кроме того, нужно было сообщить друзьям и семье эту печальную новость. Все поддерживали нас и старались помочь – за исключением, разве что, моего отца, который, конечно же, предпочел сохранить дистанцию и в этом случае.

Просто послал открытку с пожеланием скорейшего выздоровления Меган. И все.

Я постаралась не думать о нем, потому что мне нужно было быть сильной для дочери.

Я пообещала себе, что никогда не стану плакать в присутствии своей девочки. Поэтому рыдала только в больничной душевой (я не уезжала домой) или когда Майкл отправлял меня купить что-нибудь поесть. Во время этих коротких вылазок за пределы онкологического отделения я пряталась где-то на пару минут и рыдала, как раненый зверь, а потом спешила в столовую, чтобы перекусить.

Медсестры каждый день говорили, что мне нужно поддерживать свое здоровье. Необходимо регулярно есть. Сейчас, во время терапии, Меган очень восприимчива к инфекции – если у моей дочери подскочит температура, это может ее убить.

Так что я ела.

Каждый день.

Майклу было трудно справиться с тем, что обрушилось на нашу семью. Может быть, все это напомнило ему о трагедии, случившейся с братом. Бывали дни, когда он заявлялся в больницу только поздним вечером, и пару раз от него пахло алкоголем.

Однажды ночью мы спорили о том, нужно ли сказать Меган, что ее может тошнить. Майкл был категорически против, я была другого мнения.

Настаивала на том, что не стоит ничего скрывать от дочери. Меган нужно знать: мы никогда не будем ей лгать и всегда будем рядом, как бы плохо ей ни пришлось.

Мы так и не пришли к единому мнению, но я все равно сказала дочери правду.

Весь следующий день Майкл со мной не разговаривал.

– Я не хочу, чтобы у меня выпали волосы, – сказала мне Меган однажды. Мы ждали медсестру, которая должна была вколоть моей дочери необходимые лекарства. – Хочу домой, – тихо продолжила Меган.

Мне понадобились все мои внутренние резервы, чтобы произнести ответ без дрожи в голосе.

– Я знаю, будет трудно, дорогая, – сказала я. – Но у нас нет выбора. Если тебя не будут лечить, то тебе не станет лучше, а нам обязательно нужно, чтобы ты поправилась. Я обещаю, что буду здесь с тобой все время. Я люблю тебя. Ты храбрая девочка, и мы вместе пройдем через это. Ты и я.

Она поцеловала меня в щеку и ответила:

– Хорошо, мам.

Я прижала Меган к себе так крепко, как только могла, поцеловала в макушку и молилась, чтобы лечение не было для нее слишком болезненным.

Волосы у Меган все же выпали, и от химиотерапии ее очень сильно тошнило, но через четыре недели наступила полная ремиссия.

Никогда не забуду день, когда пришли результаты анализов.

На улице лил дождь как из ведра, а небо было цвета золы.

Я стояла у окна детской комнаты в больнице, глядя на потоки воды, стекавшие по стеклу, а Меган играла со своей куклой за столом. Я сказала себе – что бы ни случилось, мы это переживем.

Мы будем бороться дальше.

И мы обязательно победим болезнь.

Потом в комнату вошла доктор Дженкинс с планшетом под мышкой и улыбнулась мне. По одному ее взгляду я поняла: новости хорошие, и мне стало так хорошо, что аж дыхание перехватило.

Я упала на колени, обхватила голову руками и заплакала.

Это был первый день за все время лечения, когда я не стала скрывать своих слез от Меган. Она перестала играть с куклой и положила свою маленькую нежную ручку мне на спину.

– Не плачь, мам, – сказала она. – Все будет хорошо. Вот увидишь.

Я засмеялась, глядя на нее снизу вверх, и заключила дочь в объятья.

После короткого периода восстановления Меган начали делать постремиссионную терапию – ей регулярно вводили еще несколько химиотерапевтических препаратов, чтобы предотвратить рост отдельных раковых клеток.