Марк Леви - Последняя из Стэнфилдов

Вера Мортон, узнавшая Мэгги, радостно бросилась ей навстречу. Вера, не такая простая, как казалось на первый взгляд, могла бы быть очаровательной, если бы не старания превратиться в невидимку. Ее лазоревые глаза прятались за круглыми очками с захватанными стеклами, волосы были небрежно стянуты резинкой, а одевалась она в стиле «синий чулок». Водолазка на два размера больше, широкая вельветовая юбка, плоские туфли и носки выглядели довольно неряшливо, как униформа нерадивого солдата.

– У вас все хорошо? – спросила она.

– Превосходно! – заверила я ее.

– Счастлива это слышать! Поначалу я встревожилась: неужели вы принесли недобрую весть? Вы ведь у нас нечастая гостья.

Ну кто изъясняется в наше время в таком стиле, подумала я, но решила оставить свои мысли при себе. Пока Мэгги объясняла, что двум сестрам, прогуливавшимся неподалеку, вдруг взбрело в голову навестить брата, у Веры розовели щеки; при каждом упоминании Мишеля ее румянец становился гуще. Я заподозрила, что под просторной водолазкой Веры Мортон бурлят противоречивые чувства. Не осуждать же ее? Поместите двух рыбок в аквариум, и пусть они плавают там по восемь часов в сутки день за днем, и единственным их развлечением будет еженедельная экскурсия скучающих школьников. Почти наверняка вскоре они разглядят друг в друге все лучшие качества, дарованные человечеству. Но даже не принимая во внимание подобные соображения, я допускала, что Вера вполне способна испытывать к моему брату нежные чувства. Вопрос был в другом: влюблен ли в Веру сам Мишель?

Молодая директриса дряхлого учреждения с радостью проводила нас в читальный зал, где Мишель в одиночестве читал за столом книгу. Вера говорила с нами шепотом, как будто в читальном зале было полно народу. Я сделала вывод, что библиотеки сродни храмам. Не важно, верующий ты или нет, говорить громко тут не принято.

Мишель поднял голову, удивился, увидев своих сестричек, закрыл книгу и, прежде чем подойти к нам, поставил книгу на место.

– Мы были поблизости. И подумали: хорошо бы зайти поцеловать брата, – повторила Мэгги свою версию.

– Как странно, ты же никогда меня не целуешь. Не хочу с тобой спорить. – И он подставил ей щеку.

– Это просто так говорится! – отшатнулась Мэгги. – Может, выпьем где-нибудь чаю? Если тебя, конечно, отпустят.

За Мишеля ответила Вера:

– Разумеется, у нас сегодня не такой уж наплыв читателей. Не беспокойтесь, Мишель, я сама запру библиотеку.

Щеки ее вновь порозовели.

– Мне еще надо расставить несколько книг.

– Уверена, что они приятно проведут ночь на тех столах, где сейчас лежат, – успокоила его Вера, еще сильнее покраснев.

Мишель попрощался с ней, пожав руку, вернее, дернув, как старый велосипедный насос.

– Большое спасибо, – прочувствованно сказал он. – Я отработаю завтра, останусь подольше.

– В этом нет необходимости. Хорошего вам вечера, Мишель, – проговорила она, и ее щеки стали пунцовыми.

Поскольку в этих стенах было принято шептаться, я приникла к уху сестры, чтобы поделиться с ней некоторыми своими наблюдениями. Мэгги закатила глаза и повела Мишеля к машине.

Мы устроились в чайном заведении с завешанной рекламой витриной на первом этаже домика из желтого кирпича, сохранившегося с 70-х годов, – остатка прежней индустриальной застройки. Обслуживание здесь оставляло желать лучшего. Мэгги пришлось наведаться к стойке, чтобы заказать три чашки «эрл грея» и печенье. Честь расплатиться она предоставила мне. Мы устроились в пластмассовых креслах вокруг столика, тоже пластмассового.

– Что-то с папой? – спросил Мишель бесстрастным тоном.

Я поспешила его успокоить. Он отхлебнул чай и уставился на Мэгги:

– Ты выходишь за Фреда?

– С какой стати за нашим невинным желанием повидаться с тобой должна скрываться какая-то драма?

Мишель подумал и нашел этот ответ забавным: об этом свидетельствовало некое подобие улыбки.

– Я нечасто остаюсь в Лондоне надолго, вот и решила повидать тебя и заодно позвала Мэгги, – подхватила я.

– Мама не доверяла тебе никакой тайны? – в лоб спросила его Мэгги.

– Ты задаешь странный вопрос. Я давно не видел маму, ты тоже.

– Я имела в виду – раньше.

– Если бы она и доверила мне какую-то тайну, то я не мог бы тебе ее открыть. Логично, правда?

– Я не прошу тебя рассказывать, что это за тайна, а просто спрашиваю, шла у вас речь о тайне или нет.

– Нет.

– Вот видишь! – бросила Мэгги мне.

– Об одной – нет. Тайн было много, – уточнил Мишель. – Можно взять еще печенье?

Мэгги пододвинула ему блюдце.

– Почему тебе, а не нам? – не унималась она.

– Потому что она знала, что я никому ничего не скажу.

– Даже твоим сестрам?

– Тем более моим сестрам. Когда вы ссоритесь, то способны все вывалить, включая всякие небылицы. У вас много достоинств, но среди них отсутствует умение промолчать, когда вы сердитесь. Логика.

Я положила ладонь на руку Мишеля и посмотрела на него с нежностью:

– Ты ведь знаешь, что нам ее не хватает так же сильно, как тебе.

– Не думаю, что существует инструмент для измерения этой нехватки, поэтому делаю вывод, что ты высказалась в фигуральном смысле.

– Нет, Мишель, это самая что ни на есть реальность, – не согласилась я с ним. – Она была нашей мамой точно так же, как твоей.

– Естественно, это логично.

– Если тебе известно что-то, о чем мы не знаем, то несправедливо держать это при себе, понимаешь? – надавила на него Мэгги.

Мишель взглядом попросил у меня разрешения взять мое печенье, окунул его в чай и откусил два маленьких кусочка.

– Что она тебе сказала? – впилась в него я.

– Ничего.

– А как же тайна?

– Она доверила мне не слова.

– А что?

– Не думаю, что у меня есть право рассказывать об этом вам.

– Мишель, я тоже не считаю, что мама собиралась так быстро и внезапно уйти из жизни. Уверена, ей бы хотелось, чтобы после ее смерти мы узнали о ней всё.

– Возможно, но мне нужно было бы спросить об этом ее саму.

– Такой возможности нет, придется тебе положиться на себя и свое мнение, больше не на кого.

Мишель одним глотком допил свою чашку и поставил ее на блюдце. У него дрожала рука, он покачивал головой и смотрел в никуда. Я погладила его по голове и одной фразой остановила назревавший приступ.

– Ты ничего не должен нам говорить прямо сейчас. Уверена, маме бы хотелось, чтобы ты хорошенько поразмыслил. И я знаю, что именно поэтому она была с тобой откровенна. Хочешь съесть последнее печенье?

– По-моему, это было бы не очень разумно, но почему бы нет, раз мы собрались втроем…

Я решила остаться на месте, Мэгги, отошедшая к стойке за печеньем, оглянулась и замерла. Опомнившись, она поставила перед Мишелем тарелочку и тоже села.